Мне удалось превратить этот однонаправленный поток в двусторонний. Куохтан попробовал отсечь эту связь полностью, но я уже чувствовал своё тело и просто отобрал больше ресурсов. Только теперь Куохтан принялся очищать «реакционную» камеру, что было уже несколько запоздалым решением. В конце концов я смог увести свой разум. Однако он был растворён в огромном информационном поле, я вывел его вместе со значительной частью этого поля, точнее, его слепком. Мозг человека никогда не смог бы уместить такой объём поля живого. Куохтан же, откачивая это поле из камеры, в свою очередь ухватил кусок моего растворённого сознания.
В результате я помню то, что я помню, и знаю то, что я знаю, и научился тому, чего никогда не умел. Но моя психика нестабильна, у меня провалы в памяти, и понимание человеческого мира, людей и их действий мне теперь даётся с трудом.
Куохтан однозначно был испуган, потому со своими братьями ушёл, оставив за собой ужас, кучу трупов и запечатанную секретностью страницу истории города.
Влас замолчал. Я пришёл в себя. Играла какая-то жёсткая музыка. Похоже на индастриал-рок. Он улыбнулся: «Сейчас уберу». Музыка прекратилась. Точнее, я перестал её слышать. Слышать ли? Худощавый паренёк, скелет с чёрными глазами наполнил мои мысли смятением. Вот он сидит и пялится прямо на меня. Опять.
– Совет на прощание. – Голос стал мягким, но совсем не слабым. – Не говорите ничего. Я буду на связи.
Я встал, нажимая кнопку. Санитар вошёл, поднял парня за локти, легко, как игрушечного зайца, и вывел.
По дороге к выходу я подумал, что коридор стал ещё мрачнее. Я вдруг заметил, что идущий рядом санитар странно на меня косится. Заметив мой взгляд, он спросил безразличным тоном:
– Как пообщались? – Как странно звучал его голос после голоса Власа.
– Нормально, спасибо.
Он остановился и, глядя на меня тяжёлым взглядом, выдал:
– Странный вы человек. Нужно было ехать в такую даль, чтобы просидеть пять минут молча с этим психом. У вас это… – Он замялся. – В общем, это не наследственное в семье?
У меня перехватило дыхание.
– Что? – почти шёпотом проговорил я сдавленно.
Детина замялся. Посмотрел по сторонам, откашлялся в кулак и заговорщически сказал:
– Проговорился я. Вы меня не сдавайте, пожалуйста. Ну, вы знаете, он опасный – этот парень. Начальство все свидания приказало писать на плёнку со звуком. И комната специально оборудована скрытыми камерами и прочим. В общем, это дико смотрелось, как вы сидели и смотрели друг на друга, а потом вы ещё подскочили и стали заглядывать под стулья. А потом уселись, ещё минуты три просидели, меняясь в лице, пока не нажали кнопку. Ещё немного, и я бы вас сам оттуда вытащил. Вы в порядке? Вы опять в лице поменялись…
Я сглотнул, но, вспомнив совет Власа, помотал головой:
– Нет… Просто тяжело было видеть родного человека в таком состоянии.
Я повернулся и пошёл дальше по коридору.
На улице я закурил сигарету и, вдыхая дым с жадностью голодного, уписывающего баранью ногу, не смог перестать задавать себе вопросы: «Как? Пять минут? Да я провёл там не меньше часа. МОЛЧА?!» Ещё эта музыка. Сейчас-то я ничего не слышу. Что же это за чертовщина?
Я уже ехал домой, когда вдруг почувствовал нарастающую головную боль…
На пороге
Эксперимент начался более двух лет тому назад, но только теперь непрерывный поток нетривиальных результатов его привлёк такое внимание публики. Результаты поступали с первой секунды. Всё происходящее с того момента, как руководитель проекта нажал виртуальный «пуск», являлось результатом. Просто до сих пор эти данные были интересны только узкому кругу учёных. Интересны всегда, несмотря на несколько перезапусков.
Газеты и интернет-издания изощрялись, стараясь найти заголовок покрикливее. Именитые гости всяких ток-шоу – различного рода популяризаторы науки, имевшие от самого отдалённого до никакого отношения к проекту и нередко такое же отношение к науке вообще – со смаком изливали на публику неоправданно смелые гипотезы и предсказания.
У доктора Эллен Джефферсон вся шумиха вызывала отчаянное желание обнести лабораторию трехметровым бетонным забором и расстреливать любого репортёра, приблизившегося на расстояние около ста метров. Она понимала абсурдность собственного порыва, но инфантильная настойчивость СМИ делать сенсации вместо того, чтобы замечать настоящие События (с большой буквы) в мире науки, лишала её способности рассуждать здраво.