Потемкин чудил, фанфаронствовал, он признавал талантливую музыку, необычные книги, истинное искусство. Его превосходство вызывало ненависть, а в таких свинцовых облаках злобы, зависти, угодничества жить тяжело, удушливо, смертельно опасно…
Я искал в книгах следы хоть одного человека, который бы не подчинился временщику. Только Суворов. После Измаила. Кого же было ему уважать?!»
Интересно, — задумалась я, — почему он называет документальную повесть дипломной работой?!
Тишина в квартире помогала мне сосредоточиться. Сергей дежурил в клинике, Анюта писала домашнюю работу по биологии, обложившись книгами. Часы пробили десять. Олег так и не зашел. Странно. Он отличался всегда пунктуальностью. Я накинула платок и решила спуститься за вечерними газетами. В подъезде было полутемно. Неприятное ощущение — пустой подъезд. Тем более что квартиры начинались со второго этажа. Я не сразу попала ключом в отверстие почтового ящика. Нет, пусть Сергей достает вечером газеты, я всегда боялась ночной тишины. И тут что-то насторожило. Сердце екнуло. Да, храбростью большой я не отличаюсь. Шорох, шепот?! В темном углу под лестницей. Оглянулась, начала присматриваться. Очертания фигуры на полу. Или это одежда?! Нет, фигура, маленькая, неподвижная… Мне отчаянно захотелось сесть в лифт и нажать кнопку. А вдруг кому-то плохо? Я сделала шаг, другой к сгущенной темноте под лестницей.
Сначала я заметила милицейскую форму на лежащем, потом поняла, что это — Стрепетов. Я бросилась к нему, схватила за плечи, голова его безжизненно качнулась. Начала его приподнимать, встряхнула. Лицо Олега казалось безжизненным. Прижалась ухом к груди: то слабый стук сердца, то тишина. А может, это моя кровь пульсировала в висках?! Обморок? Ударился? Я попробовала его поднять. Не смогла. Опустила его на плитки пола и только тут заметила что-то черное на своих руках. Кровь? Но откуда? Он ранен? Ушанки на нем не было. Я оглядывалась, искала глазами его шапку. Мне хотелось подложить ему под голову что-то мягкое.
Что быстрее? Звонок на «Скорую» от соседей или попробовать поймать машину на набережной? Пока мне откроют, выяснят, кто я, чего хочу…
Я выбежала во двор, молчаливый, безлюдный, потом через арку на улицу. Накатывал и уплывал шум редких машин, никто не останавливался, хотя я пыталась махать рукой. Наверное, надо было крикнуть, но горло точно петлей стянуло.
Наконец я бросилась на середину набережной. Машина с синей вертушкой остановилась.
— На вас напали? У вас руки в крови.
И тут ко мне вернулось дыхание.
— Несчастье… — выговорила я непослушными губами. — С участковым инспектором милиции.
А дальше был осмотр места происшествия, множество машин, фотовспышки, деловые люди в штатском и в форме, оцепившие наш подъезд. Загорелись окна в спящем доме — исчезло чувство времени. Кому-то я отвечала, показывала, как лежал Олег Стрепетов, когда я его нашла, а в ушах стоял звон, сердце вздрагивало, и я время от времени стискивала зубы, чтобы не разреветься…
ГЛАВА ВТОРАЯ
У ворот школы Марину Владимировну остановил молодой худощавый высокий парень в блестящей куртке с множеством «молний». Он оказался работником уголовного розыска Филькиным.
— Я бы хотел с вами побеседовать об одноклассниках Стрепетова. Вы их хорошо помните?
— В общем — семь лет прошло…
— Вы не допускаете, что среди них мог оказаться кто-то, сводивший счеты со Стрепетовым? К примеру, приревновал…
Марина Владимировна против воли усмехнулась.
— Скорее должен был бы ревновать Олег.
Филькин терпеливо вздохнул. Его лицо было серьезно.
— Я со вчерашнего дня знакомлюсь с его одноклассниками. Разрабатываю эту версию, понимаете… Стрепетов был влюблен в Лужину?
— Что вы! Он с пятого класса предан Варе Ветровой.
Глаза Филькина заискрились, его невозмутимость была явно показной, для солидности.
— Я уже беседовал с этой девушкой, она, кажется, фельдшер на «Скорой»?
— Кажется.
— Стрепетов продолжал дружить с мужем Ветровой — Барсовым?
Марина Владимировна кивнула. Да, этот молодой человек много успел за день, фамилии соучеников Стрепетова он произносил так, точно сам учился в их классе.
— А с Лужиной Стрепетов не враждовал?