— Углем и сталью, тут железа полно. Но мы только уголь добываем.
— А чего так? — удивился я.
— Металлолома выше головы, на веки вечные хватит, — объяснил он, — Но металлургический частично работает. Раньше он тут огромный был, а у нас так, фурычит помаленьку. Чуть-чуть тот же металлолом плавят, чуть-чуть катают, чуть-чуть льют и чуть-чуть слесарят даже прямо там. Железную дорогу вот строят, до Карьерного уже дотянули, «овечка» ходит. Электростанция есть, правда она только на завод работает и еще на пару мест.
Поймал себя на ощущении, что смотрю телевизор. Репортаж с мест, о проблемах промышленного региона. Осознать тот факт, что я сам сижу в этом репортаже, пока не получалось. Было абсолютное ощущение нереальности всего происходящего вокруг.
Чем ближе к городу, тем все более мрачное впечатление создавал он. Он был заброшен, и это уже бросалось в глаза. Даже пять лет без людей не проходят бесследно для места, где люди должны быть. Это как покинутый дом вдруг начинает разрушаться удивительно быстро. Пока люди живут — ничего с ним не делается, а как покинут — и сразу трещины, запах затхлого, что-то ломается… Странно, но правда.
Да и с того момента, как люди исчезли, прошло уже не пять лет, как я понимаю, а все пятнадцать. Пыль, грязь, бурно разросшиеся кусты, осевшие деревянные дома — окраина, частный сектор. Чуть дальше. ближе к центру, начали попадаться двухэтажные деревянные на каменных цоколях. Я таких давно не видел, а вот с детства их еще помню, настоящие бараки, у нас такие на противоположной стороне улицы были. Даже без водопровода, кажется, там на углу колонка стояла, возле которой мы обожали играть. А тетки, приходившие из бараков за водой, нас гоняли почему-то.
Колонки и здесь были. Тоже заброшенные, поржавелые, с облезшей синей краской. Из них воду давно не добывали, видать.
— А что людей не видно? — удивился я.
Действительно, улицы поражали еще и абсолютной безлюдностью. Пусть тут семнадцать тысяч населения всего, но хоть кто-то должен был мелькнуть.
— Люди в центре живут, компактно, — пожал он плечами, словно удивившись наивному вопросу, — Там и дома каменные, и безопасно. И сектор огорожен более-менее.
— А тут что?
— Тут опа-асно, — словно удивившись вопросу, протянул он, — Съесть могут или чего другое. Не так, как возле границы Тьмы, но тоже черт знает что творится.
— А так и не скажешь, — сказал я, глядя в окно, — Просто заброшенное место с виду. Пусто очень, правда.
— Это днем. Ночью куда хуже. Боремся как можем, но город большой. Везде не успеваем. Тут раньше тысяч двести населения было.
— А в центре безопасно, говоришь?
— Ага, если по ночам не гулять.
— А чего по ночам делаете?
— Дома сидим и водку пьем, — усмехнулся он, — Или чем другим, если есть с кем. Да увидишь все, поймешь по ходу, есть где людям собраться и под крышей. Нормально живем, как люди, пусть и трудновато. А то начну объяснять, и только запутаюсь. Помаленьку все. Поначалу главное слушай внимательно, что говорят. И все правила читай. Где они есть, там и читай, они тут не просто так писаны. А там работу найдешь, устроишься, разберешься. Сам таким был поначалу, вопрос на вопросе.
Вытащив из кармана серебристый портсигар с какой-то надписью, в котором обнаружился ряд толстых папирос. Он вытащил одну, смял в подобие примитивного фильтра и закурил.
— От прежних остались, или местные? — спросил я, приоткрывая стекло двери.
— Курево-то? Местное, армяне какие-то гильзы делают и продают, а по реке возят табак с юга. Набиваем уже сами, машинками. Нормально, курить можно. Будешь? — протянул он мне пачку.
— Не, спасибо, не курю я.
Машина пару раз вильнула по улицам, разминувшись с большим встречным грузовиком, выехала на относительно широкую улицу с вросшими в брусчатку трамвайными путями, загремела покрышками по булыжнику. Затем нам навстречу попалась бронемашина с открытым верхом, в которой, судя по торчащим головам, сидело человек пять, и на турелях стояли аж три пулемета.
— Классный «скаут», ленд-лизовский. А мужики в нем — разведбат, — пояснил Федор с уважением, — В рейды хрен знает куда катаются, самая белая кость в городе. Но туда попасть — такой отбор пройти надо, что лучше и не рыпаться.
— Опасно?
— Естественно, они на самые границы Тьмы ездят, те же меняются постоянно, — ответил Федор, а затем спросил: — А сам по работе что думаешь?
— Ну ты спросил, — усмехнулся я, — Откуда я знаю? Какие тут вообще работы бывают?
— Разные, почти как в нормальном мире. Почти. Ты вот сам как думаешь, что лучше? Спокойно и денег поменьше, или с проблемами, но побольше? Ну и свободы побольше тоже?
— А что предлагаешь? — уточнил я, поняв, что он к чему-то клонит.
— Да пока не предлагаю, но вот если ты в технике шаришь, то можно на завод пойти. Или в мастерские куда. Но если не специалист, то хорошего оклада не будет, ученик, считай. Работа каждый день, охрана, безопасность, все такое. Ты не военный? — вдруг спросил он.
— Нет, только срочку служил.
— Ага, да и служба дело такое, на нее сразу не берут. Я сам в разведроту пытался, так даже слушать не стали. А у нас вот сутки отпахал, потом трое гуляй. На все времени хватает. И платят как мастеру на заводе. Ну, чуток меньше.
— А минусы?
— Без башки остаться можно — это главный минус. Недостаток, можно сказать.
— С высокой вероятностью?
Он помялся, скорее сам задумался, затем сказал:
— Если сразу не влип, то потом долго проживешь. Я уже два с половиной года фонарщиком, и живой, как видишь. Если без ума куда не надо не лезть, действовать по инструкции, то жить будешь. Опять же патронов нам не жалеют, с оружием нормально. По местным реалиям мне нравится. Ну и уважение, и все такое.
— И повеселее, наверное? — спросил я, прикинув, к чему клонит Федор.
Я задумался. Не то, чтобы сразу на все согласен, но Федор мне кажется парнем нормальным. А заодно он мой единственный знакомый в этих краях, все какая-то подмога. Да и сам я такой, мне лучше с риском, например, но чтобы и денег побольше, и с тоски не помирать. Хотя, тут помереть скорее не с тоски можно, а как раз наоборот.
— А чего за работа-то вообще?
— Заброшенные дома освещать как можно чаще, — взялся мой спутник за объяснения, — А то в тени всякое завестись может, если долго не проверять, увидишь — сдуреешь. Ну и мы ездим по графику бригадой, светим. Или если пробой где случается, ликвидируем.
— Что за пробой?
— Ну… ну вот подвал какой-нибудь, о котором никто не знает, — Федя изобразил при этом зловещее лицо, — И там темно с начала времен. И если там какие-то причины сложатся, то в подвале такое заводится, что не знаешь как спасаться. А то и просто канал в Тьму оттуда получается, как туннель. Вот мы и прикрываем район. Воюем тогда уже всерьез.
— Погодь, а ночью, когда везде тьма?
— Ночью тень, — поправил он меня, — И время Тьмы. Тьма приходит через тень.
— А в чем разница?
Он чуть растерялся, затем сказал:
— Если коротко, то тень — это отсутствие света. А Тьма — это противоположность Свету. Свет светит, а Тьма… темнит, например. Увидишь когда-нибудь, я не умею толком объяснить.
— Ага… — сказал я, кивнув, просто потому, что не видел смысла пытать его дальше. — Слушай, а почему нельзя дома пустые взорвать, например?
— Смеешься? — удивился он вопросу.
— А че?
— Как это че? — засмеялся он, — Если их взрывать, то только так, чтобы даже подвал открытым остался, а это уже никакого тола не напасешься. Если просто дом завалить, то добьешься только того, что в подвале вечная тень заведется. И Тьма придет. А ты хрен чего сделать сможешь, потому как все завалено и это место не просветишь. Сам себе навредишь. Так, разбираем старый жилфонд помаленьку, но это надолго.
Во как… и верно. Ступил я чего-то. Ну мне простительно, я вообще пока не уверен, что все вокруг — реальность. Может быть меня там током дернуло, и я в коме где-нибудь в больнице? Как знать, как знать… Иначе придется смириться с мыслью, что угодил в фильм ужасов. А Елена сейчас милицию вызывает, куда пропал мужик вместе с сараем… Ой, ой, ой… об этом и подумать-то страшно. Как бы с ней чего не случилось от такого явления.