— Ну как там у тебя идут дела? — поинтересовался Голос.
— Да вот работаю над вашей задачкой, — доложил Мортонсон. — Вопросик-то трудный.
— Это уж точно, — поддержал Голос.
Ну, что же в этой поганой жизни главное? Мортонсон перебрал в уме кое-какие варианты. Главное в жизни — Его Величество Случай. Главное в жизни — хаос вперемешку с роком (недурно пущено, стоит запомнить). Главное в жизни — птичий щебет да ветра свист (очень мило). Главное в жизни — это когда материя проявляет любознательность (чьи это слова? Не Виктора ли Гюго?). Главное в жизни — то, что тебе вздумалось считать главным.
— Почти расщелкал, — обнадежил Мортонсон.
Досаднее всего сознавать, что можешь выдать неправильный ответ. Никого еще ни один колледж ничему не научил: нахватаешься только разных философских изречений. Беда лишь, стоит закрыть книгу — пиши пропало: сидишь ковыряешь в носу и мечтаешь невесть о чем.
А как отзовется пресса?
«Желторотый американец черпал из бездонного кладезя премудрости и после всего проявил позорную несостоятельность».
Лопух! Любому неприятно было бы угодить в подобный переплет. Но что же в жизни главное?
Мортонсон загасил сигарету и вспомнил, что она у него последняя. Тьфу! Только не отвлекаться! Главное в жизни — сомнение? Желание? Стремление к цели? Наслаждение?
Потерев лоб, Мортонсон громко, хоть и слегка дрожащим голосом, выговорил:
— Главное в жизни — воспламенение!
Воцарилась зловещая тишина. Выждав пристойный, по своим понятиям срок, Мортонсон спросил:
— Э-э, угадал я или нет?
— Воспламенение, — пророкотал возвышенный и могущественный Глас. — Чересчур длинно. Горение? Тоже длинновато. Огонь? Главное в жизни — огонь! Подходит!
— Я и имел в виду огонь, — вывернулся Мортонсон.
— Ты меня действительно выручил, — заверил Голос. — Ведь я прямо завяз на этом слове! А теперь помоги разобраться с 78-м по горизонтали. Отчество изобретателя бесфрикционного привода для звездолетов, четвертая буква Д. Вертится на языке, да вот никак не поймаю.
По словам Мортонсона, тут он повернулся кругом и пошел себе восвояси, подальше от неземного Гласа и от высоких материй.
Сокращенный перевод с английского Н. Евдокимовой
Владимир Коршиков
Комендантский час?
Откуда-то сверху послышалась автоматная очередь и дикий вопль. Фокс испуганно взглянул на часы.
— Опоздал! Теперь крышка! — В груди колыхнулось расслабляющее чувство страха. — Если б не это проклятое чаепитие с пустопорожними разговорами… — Он резко свернул под арку и, не разбирая дороги, бросился напрямик, в темноту.
Сначала под ногами был твердый асфальт, потом какая-то рыхлая земля, вероятно, клумба. Наконец он запнулся о проволочное заграждение и грохнулся в кусты. Выстрелы уже неслись отовсюду. Казалось, палят тут же во дворе из-за деревьев, из-за баков с мусором. Фокс приподнялся и, вытирая с ушибленного лба холодный пот, перевел дух.
Из-за деревьев было видно, как из дальнего подъезда спокойно вышел человек с ведром и, подняв голову, крикнул кому-то наверху: «Эгей, сосед, если не затруднит, взгляни, что там происходит…» Теперь Фокс заметил на балконе темную фигуру с огоньком в руке.
— Да комендантский час у них там начался, вот и палят в кого-то. Мне отсюда плохо видно. А, ерунда! Ты бы лучше рассказал, чем вчера хоккей кончился…
Фокс не стал больше слушать. Прячась за деревьями, он прошмыгнул мимо пустой беседки к котельной и, миновав ее, выскочил на противоположную улицу.
От ближнего квартала неслась уже минометная канонада и грохот разрывов. Едва не свалив урну на углу, Фокс свернул в свой переулок. В это время с пятого этажа послышался хриплый бас: «Бери малыша в клещи, Хью, я его вижу!» И следом — гулкий цокот подковок по железной лестнице.
«Все!» — в отчаянии воскликнул Фокс, напрягая последние силы. Вихрем ворвался он в подъезд и, вспугнув парочку на втором этаже, рванул на себя дверь квартиры.
Сбрасывая туфли, он уже смотрел сквозь стекла в гостиную, где за напряженными фигурами домочадцев плыл голубой дым выстрелов. Жена испуганно оглянулась и быстро замахала ему руками.
Очередной американский телебоевик уже начался.
Дмитрий Пословский
Дело Герострата
— Слушается дело о сожжении храма Артемиды в Эфесе неким Каломеем, — провозгласил судебный служитель, оторвав судью от тяжелых дум.