— Готов, — обреченно вздохнул Петя.
— Сосредоточился?
— Сосредоточился…
— Трансформируйся!
Петя напрягся, слегка оплыл по краям и стал медленно видоизменяться.
— С чем тебя и поздравляю! Посмотри-ка на свои ноги. Нет, ты посмотри, посмотри! Что ты там видишь? Ах ничего такого? Тогда я тебе скажу, что там такое — это туфли на трифрениловой подошве — ваша последняя дурацкая мода. Что же, по-твоему, тогда их тоже носили? Сначала! Немедленно все сначала!
Петя принял первоначальный облик, собрался и начал видоизменяться снова.
— Готово? — спросил Овидий Бериллович.
— Готово…
— Ну, молодец! Ну, талант! Ну, гений! Так ты и собираешься застегиваться рубиниловыми пуговицами?
Петя снова стал прежним, с той только разницей, что теперь он был красным, как его большие застежки.
— Ну ладно, — сказал, подумав, Овидий Бериллович. — Попробуем через полное разложение. Растворяйся!
Петя сжал зубы и стал медленно таять. Вскоре от него осталось лишь слабое сияние, сквозь которое отчетливо просматривалось сердце и все такое прочее.
— Час от часу не легче, — всплеснул руками Овидий Бериллович. — Разложиться как следует не могут! Ладно уж, помогу на этот раз.
От Пети не осталось совсем ничего.
— Вот это другое дело. А теперь конденсируйся. Учти, каркас держу я, а ты заполняйся. Только потихонечку, не спеши.
Через некоторое время в месте, где раньше стоял Петя, образовался — словно сгустился из воздуха — совсем другой человек.
— Ну это еще куда ни шло, — ворчливо пробормотал Овидий Бериллович, придирчиво осматривая его со всех сторон. — Это хоть на что-то похоже. Ну-ка пройдись… Неплохо, неплохо… А теперь шпагу… Шпагу из ножен рывком — и к бою! Молодец, совсем хорошо! А теперь текст — прямо со слов: «Быть или не быть — вот в чем вопрос».
— Быть или не быть… — начал Петя.
— Сто-о-о-оп! Не верю! Ни единому слову не верю!
Овидий Бериллович, главный режиссер театра «Новоселы Марса», обхватив голову руками, забегал по краю сцены.
Владимир Лигуша
Донецкая область
Этого не может быть…
Звонок междугородки раздался в тот самый миг, когда Виктор Евгеньевич уже взялся за ручку двери. Виктор Евгеньевич взглянул на часы и поморщился — он не любил опаздывать на работу.
— Вас вызывает Чарушино, — сообщила телефонистка.
«Чарушино… Чарушино… — покопался в памяти Виктор Евгеньевич и вспомнил. — Наверное, звонит тот «изобретатель», который вообразил, что придумал антигравитационный двигатель…» Чертежи с объяснительной запиской уже лет пять пылились в шкафу Виктора Евгеньевича, еще с тех пор, когда он не был ни заведующим отделом, ни кандидатом наук (без пяти минут доктором, между прочим). В свое время он от души потешался над этим «прожектом».
Изобретателя было слышно плохо, но Виктор Евгеньевич поспешил высказать все, что он думает по поводу его «эпохального открытия». К чести этого жителя Хабаровского края, он даже особенно не протестовал, пролепетал только, что уже два года занят практическим воплощением своих идей.
— Послушайте. — Виктор Евгеньевич начал терять терпение. — Если у вас так много времени, приезжайте к нам в НИИ, и я… или кто-нибудь из моих сотрудников разъяснит несостоятельность ваших эээ… разработок.
На работе Виктор Евгеньевич первым делом достал конверт с обратным адресом «Чарушино…» и, обведя строгим взглядом притихших сотрудников, поведал им об утреннем звонке.
— Так вот, — продолжал Виктор Евгеньевич, — этот чарушинский Кулибин вполне может явиться к нам в институт. Если это произойдет — меня здесь нет. А раскроет ему глаза на его дремучее невежество… — он помедлил и вдруг повернулся к аспирантке Ниночке, которая всегда и всех жалела. И, не давая возможности для возражения, сунул ей в руки конверт.
— Вот, подробно ознакомьтесь. Там на полях мои заметки. Они помогут вам без труда в пух и прах разбить этого… заблудшего.
В отделе заметно оживились, когда настало время традиционного чаепития. Но не успел Виктор Евгеньевич отхлебнуть глоток цейлонского, как зазвонил телефон. Ниночка, торопливо поднявшая трубку, почему-то вдруг испуганно оглянулась и прошептала побелевшими губами:
— Появился… Изобретатель появился…
— Ну вот… — Виктор Евгеньевич с сожалением отставил чашку и поспешно встал. — Значит, так: я на симпозиуме, в… другом городе. В общем, ваш выход, Ниночка.
— Я… — аспирантка вдруг покраснела, потом побледнела. Дальше она не могла выговорить ни звука.