Выбрать главу
Возмущалась поначалу, Перья мокрые шеперя, На людей взахлёб кричала: Что, мол, делаете, звери! Но, устав, угомонилась— Отдохнуть всегда полезно. И сменила гнев на милость — Хорошо, что не облезла. Белый цвет, конечно, марок, Для помоек не годится, Но средь сереньких товарок Гордой цацей, белой птицей Почему б не прогуляться — Рты разинут от сюрприза, Даже каркнуть побоятся Поперёк её каприза. Под такой весёлый случай Без разбора и без спроса И кусочек самый лучший Можно хапнуть из-под носа.
От мечтаний сладких тая, В околоток свой летела, Но её родная стая Знаться с ней не захотела. Там где серость, там и зависть. Стая выскочек не терпит. И плевались, и клевались, Птиц чужих вгоняя в трепет. И сама лихой оравы Перекаркать не сумела. Еле-еле от расправы Чуть живая улетела.
Отдышалась, отлежалась За столяркой в куче стружек, Но к себе, несчастной, жалость И обида на подружек Не исчезли вместе с болью: «Надругались, вот и чудно, Значит, не были любовью Дальнеродственные чувства»,— И решила сердцем хмурым Век с роднёю не встречаться.
Полетела в гости к курам И не только пообщаться — Позаботиться о крове С дармовой и сытной снедью Надо было. Да и кроме — Чтоб кудахтали над нею.
Ну, а тем уже напели, Им уже настрекотали, Напищали, насвистели Про скандал в вороньем стане. Но она отнюдь не дура И подход сумела выбрать К сытым и наивным курам — Пусть ворона, но не выдра. А хозяйская кормёжка, Высота и мощь забора И полёты «на немножко» Не расширят кругозора. Наплела им полон короб Где летала, как страдала… И ни спеси, ни укора Курам, видевшим так мало.
Сказки плыли, как на Святки, На насесте ближе к ночи: Про хорьковые повадки, И про лисьи, и про волчьи, Про медвежью глуповатость, Ястребиное нахальство, Про сорочью вороватость, Даже про воронье хамство.
Сочиняла — только слушай. И молодки затихали, Перепуганные клуши, Ей сочувствуя, вздыхали. Пощади нас, птичий боже, Только в страшном сне приснится, Что такое выпасть может На судьбу несчастной птицы. А ведёт себя как скромно! Не спросив, куска не тронет! Вроде как бы и ворона, Только масти не вороньей, Только с выходкой иною И полётом не похожа. Может, с перьев белизною И душа светлеет тоже?!
И уже дивятся люди, А особенно их детки, Подают в широком блюде Очень щедрые объедки. Вроде бы и не просила, Но разжалобить сумела. Что там люди — злая псина Примирилась, подобрела. Благодарностью блистая, Чистит клюв на пёсьих блохах. Пропадай, родная стая, В старых дрязгах, новых склоках. Для неё утихли страсти И желанья нет искать их.
Только перья прежней масти Прорастают так некстати, Не ко времени, крамольно Прёт проклятое наследство. А выщипывать их больно, Только некуда ей деться. Надо прятаться и наспех Дёргать из живого тела, Чтоб не выйти курам на смех. Да и псина знает дело.

2. Серые утки

Великая радость в конце перелёта Скала для орла, а для уток — болото.
Усталые птицы на кочки присели. Добрались до места — гуляй новоселье. Но после беспечной утиной пирушки На них затаили обиду лягушки. Оно и понятно — кому же охота Делить, с кем попало, родное болото. Обида — обидой, но надо мириться: Лягушка слаба, чтобы ссориться с птицей, А с миром, глядишь, и обида прошла бы, Но всё изменило вмешательство жабы, Которая часто гостила в болоте, Являясь кому-то двоюродной тётей. Поживши повсюду и лиха хлебнувши, Она молодёжи проквакала уши О том, что за годы скитаний успела Увидеть, узнать и едва уцелела,