Памятуя о наказе старлея, никому ничего не рассказывал, усиленно готовясь к отбытию. Два дня – не Бог весть какой срок, но моя китайская гимнастика всё же, дала первые плоды: меньше стал уставать, на ногах держался более уверенно, да и головные боли стали не так сильно докучать. По крайней мере, ложку мимо рта уже не проносил, как бывало в первые дни после того, как очутился в медсанбате.
Утром третьего дня вместо посыльного от Василия Ивановича своим визитом меня почтил Пал Палыч и, ничтоже сумняшеся[19], пригласил пройти в свой кабинет. На самом деле, кабинетом это помещение язык не повернётся назвать. Однако самое важное в нём то, что отдельное и изолированное – вполне можно пообщаться без лишних, как говорится, ушей.
– Ну вот, дочка, пришла нам пора прощаться, – присев на табурет за кургузым столиком из потемневшей от времени древесины, тяжко вздохнул военврач.
Я лишь вяло пожал плечами, поудобнее устраиваясь напротив, и, ожидая продолжения, уставился на собеседника.
Не дождавшись более никакой реакции, Пал Палыч ещё раз тяжело вздохнул и потупился:
– Рановато, конечно, тебя выписывать, но ничего не поделаешь: необходимо освободить место для вновь прибывшей партии раненых. А потому – кого в тыловые госпитали, кого обратно на передовую, а кого и в запасные полки на переформирование. В местной деревушке, вон, скоро в сараях раненых размещать начнём – больше негде. Сама, небось, в курсе. Так что по-любому надо медсанбат разгружать. Насчёт тебя ничего сказать не могу. Имею распоряжение лишь передать с рук на руки провожатому. А дальше от меня уж ничего не зависит.
Блин. Он что, считает – за мной “чёрный воронок” приедет? Слишком много чести. Хотя подобного не исключаю, но скорее всего какой-нибудь “дальний родственник” пожалует. Или привет от него передадут. Так и надёжнее, и незаметнее. Видимо, военврачу о моём задании ничего не сказали: что знают трое – знает и свинья. Незачем организовывать утечку данных на ровном месте. А Пал Палыч мог подумать, что меня собираются отправить в “места не столь отдалённые”. Потому и пригласил к себе, чтобы выяснить подробности. Но и я рассказать ничего не могу – просто не имею права. Вот и молчу, боясь вякнуть что-нибудь не то.
Поэтому ещё некоторое время помолчав и “пободавшись” взглядами с собеседником, ободряюще улыбнулся:
– Всё нормально, Пал Палыч. Просто получила известия о том, что родственники нашлись. Пусть дальние, но всё же… Поживу у них немного, в себя приду. Человек один должен весточку передать. Возможно, вместе с ним и поеду.
– Так ты ж сама хотела остаться, – хитро сощурился этот аспид медицинской наружности.
– Вот повидаю своих, подлечусь, подхарчусь, да и вернусь обратно – уж будьте уверены! – не поддался я на провокацию.
Широкая улыбка “во все тридцать два” и невинный взгляд беззащитной овечки продержались на моём лице не больше нескольких секунд. Грохнувший смех едва не уложил обоих на пол – смеялись так, что прослезились, не в силах остановиться. Дошло аж до коликов в животе. Зато после смеха атмосфера доверия была восстановлена. Тут-то мой собеседник и посетовал на отсутствие культурной программы у ранбольных: дескать, “окультуренные” раненые быстрее выздоравливают.
А я ему что – филармония на выезде? Да ещё и сам отменным здоровьем отнюдь не блещу. Так и сказал. Однако, военврача этим смутить не удалось. Он просто отметил, что артисты в ближайшее время вряд ли смогут к нам попасть. Дескать, их мало, а фронтов много. Но оставлять раненых без культурной программы как-то нехорошо: люди реально устали от войны. Надо хоть изредка, но делать передышку. В общем, придётся справляться собственными силами. Попросил хотя бы один стих прочитать, лишь бы людям сделать приятное. Нравы тут простые – никаких политесов. Так что даже уровень обычной самодеятельности вполне придётся ко двору. Если честно, мысленно я с ним согласился. Только, видимо, из врождённой вредности сдаваться не хотел. Да и боязно: как стихи рассказывать, если не помню ничего? Хоть бы книжку какую дали – не выдумывать же на ходу. Впрочем, литературой соответствующей доктор меня, всё же, снабдил. И ведь нашёл на мою голову, да ещё кого – Пушкина! Блин! Просто слов нет.
Как поэт – очень хорош. Но не читать же “Я к вам пишу – чего же боле?”. Да, вспомнил этот стих. Полистал книгу, подумал, просмотрел материал “по диагонали” и решил выдать на гора что-нибудь патриотическое. А из этого на глаза попалась только поэма “Полтава”. Однако, всю читать замучаешься: пока дойдёшь до конца – уснут все. Решил ограничиться отрывком, начинающимся словами “Уж близок полдень, жар пылает…”[20].
20
http://russkay-literatura.ru/pushkin/651-pushkin-as-poltavskij-boj-iz-poemy-lpoltavar.html