Что снова возвращает нас к студенткам.
— Нет, серьезно, ты только погляди на них, — говорит Джек.
Джек хорош собой как раз так, что ему сходят с рук подобные беззастенчиво плотоядные взгляды. Он высок и строен, сложен специально для того, чтобы, развалившись в шезлонге с голым торсом, строить глазки и кокетничать. У него темные жесткие волосы и ямочка на подбородке, как положено супергерою. Они с Сильвером были лишь случайными знакомыми в своих прошлых жизнях, входили в не слишком сплоченный кружок мужей и отцов, связанных не столько настоящей дружбой, сколько дружбой своих жен. А нынче это кружок людей, связанный отсутствием жен. Никто не радовался разводу Сильвера больше Джека, который чуть ли не джигу сплясал прямо в холле, когда тот перебрался в «Версаль».
— Ты пялишься на них, — бурчит Оливер из-под мятой бейсболки, прикрывающей его лицо, — а я здесь посапываю.
Оливеру сильно за пятьдесят, высокий, здоровенный, с обвисшей кожей, усталым взглядом и океаном пива, плещущимся в животе. Он — один из немногих, кому необязательно жить здесь, вообще-то он достаточно богат, чтобы жить где угодно, но ему нравится вот это братство. Он был трижды женат, обзавелся детьми, которые с ним не разговаривают, и внуками, которых он никогда не видел. Оливер на четырнадцать лет старше Сильвера, а Джек — сексуально озабоченный женоненавистник, но каким-то образом — он и при желании уже бы не припомнил как — они стали одной компанией.
И вот они полеживают здесь, каждый день поджариваясь на солнце. Джек — длинный и сухощавый, только сейчас начавший слегка терять форму. Сильвер — поправившийся везде, где можно, как стареющий бейсболист-питчер, ну и Оливер, уже давно обрюзгший, с обвисшим пузом, которое придает его фигуре очертания, смутно напоминающие грушу. Джек и Оливер — как иллюстрация его до и после, сам же он находится где-то посередине, в том самом моменте, с которого все пошло не так.
— Разумеется, есть очевидные факты, — продолжает Джек, игнорируя Оливера. — Анатомические преимущества — это само собой. Но заглянем поглубже. Посмотрите на их глаза, на то, как они двигаются, как смеются. Они излучают эту… неиспорченную сексуальность. Они все еще любят мужчин. Еще по крайней мере тысяча трахов отделяет их от разочаровавшихся, циничных женщин, в которых они неизбежно превратятся.
— Или одна ночь с тобой.
— Да иди ты, Оливер.
— Они вроде слегка юны для тебя, ты не находишь? — говорит Сильвер.
— Да ни хрена, — отвечает Джек. — Кто, по-твоему, воздаст им должное? Мальчишки из их колледжа? Ты вспомни себя в двадцать лет. Ясное дело, у тебя был непрерывный стояк, но разве ты в этом хоть что-то понимал? Разве ты знал, как доставить женщине удовольствие? Тебя это вообще разве заботило? Нет. Тебя волновало только, кому вставить, и в девяти из десяти раз ты кончал еще до того, как она разогревалась.
Сильвер думает о девушке, имени он не помнит, которая лежала под ним в кровати своей тесной общежитской комнатки, ее распахнутые глаза смотрели на него с жадным желанием, и чувствует то, к чему уже привык в последнее время, — глухую вялую тоску по всем тем вещам, которых уже никогда не вернуть.
— Забудь все, что, по-твоему, тебе известно, — Джек все больше раздухаряется, а это не сулит ничего хорошего. — Это далеко не те девушки, с которыми мы с тобой учились в колледже. Это эволюционировавший вид. Они любят секс. Они его любят и хотят его, они считают, что имеют неотъемлемое право им заниматься. Эти девушки — настоящие феминистки, благослови их Господь.
— Кончай уже разглагольствовать! — подает голос Оливер. — Я тут вообще-то пытаюсь расслабиться.
— Да брось, Оливер, ты ж знаешь, что любую из них бы оприходовал. Бутылка вина, пара таблеток виагры, и дело в шляпе.
Оливер поднимает козырек и щурится на Джека.
— Да хоть одна из них захочет меня оприходовать?
— Ты о чем вообще? Ты привлекательный мужчина.
— Я старый и жирный. И выживаю, потому что знаю свое место в джунглях.