— А ну, кончай разговаривать! Сейчас же работать!
Первый раз Долгушин кричал на нас, и, должно быть, ему это не спустилось бы, но неловко нам было при посторонних заводить ссору — мы молча полезли в котловая. А Стограмм изошелся в лае.
— Цыц, ты! — прикрикнул на него Мишка, и щенок, недовольно урча, улегся в тень.
Начальник стройки осмотрел готовый фундамент, велел засылать его мокрыми опилками и ушел. А мы еще с полчаса, пока не привезли гравий, с бесцельной ленью тыкались по котловану, лопатили и без того утрамбованный бетон.
До конца дня Долгушин сидел под навесом и нудил: нет, мол, в бригаде ни одного путного бетонщика, надоело ругаться с экскаваторщиком и шоферами, вообще на стройке не поймешь, что творится, и, может быть, в такую жару наш новый фундамент перегреется… А жара сгустила воздух, нечем было дышать, и руки двигались будто бы в вязком студне. Как назло, самосвалы с гравием зачастили один за другим, визжал натужно барабан мешалки, бетон сплошным потоком, чавкая, валил в котлован. Кровь назойливо, как комары, звенела в висках, но мы упрямо, зло продолжали ворочать лопатами. А Долгушин нудел… Перегреется бетон… Взял бы и притащил опилок, полил их из шланга — дело-то чепуховое. Почему должны вкалывать одни мы? Почему он сидит?
В четыре мы уехали. Укрывать фундамент остался один Мишка Бряков — он сам вызвался. И с ним — Стограмм. Бригадир тоже шлялся еще по площадке.
Напрасно мы их оставили одних. Но кто мог знать, что случится дальше?
На другое утро Мишка на работу не вышел. И на следующее — тоже. Все мы жили в другом кишлаке и не знали, что думать, как вдруг шофер самосвала рассказал нам: видел вчера вашего Мишку в чайхане пьяным; опять он пытался кормить щенка за общим столом и опять кричал: «По какому праву! Он что хуже вас? Лучше!..»
Долгушин торжествовал, доказывал:
— Что я говорил? Из жука птица никогда не получится! Теперь-то уж мы его в два счета вытурим, — и смеялся.
Мы молчали. А вечером пошли разыскивать Брякова. Нашли мы его в хане — глиняном кособоком домушке. Нечесаный, еще полупьяный, он лежал на полу и, тараща пустые глаза, бормотал:
— Стограмм украли… Украли Стограмм…
Пришлось прополоскать Брякова в Вахше, чтобы пришел он в себя.
И вот что вызналось.
В тот вечер Мишка таскал опилки, Долгушин стоял рядом, ворчал, и тут вдруг Стограмм опять залаял на него. Долгушин с маху, ногой поднял щенка высоко в воздух, и тот перевернувшись, упал в котлован; упал на прут арматуры, еще перевернулся и плюхнулся в месиво бетона. Он визжал так пронзительно, что Мишка, даже не обругав бригадира, бросился вниз. Долгушин ушел. Мишка долго еще отмывал щенка от серого цементного клея.
Под утро, пьяный Бряков не слышал, как Стограмм выбрался из комнаты на улицу, а там кто-то унес его.
Нам не хотелось этому верить: может, спьяну Бряков придумал такое? И мы направились к бригадиру.
Долгушин пропалывал траву в саду. Он не заметил, как мы подошли, и только когда кто-то, навалившись грудью на изгородь, хряпнул жердиной, — оглянулся. Руки у него были в земле, он машинально отряхнул их, спросил:
— Вы что, ребята?
Мы молчали. И тут вдруг глаза Долгушина размывчато юркнули в сторону, он сгреб с головы неизменную свою кепку и вытер подкладкой лицо. Волосы на розовом черепе были редкие, слипшиеся. Долгушин опять опросил:
— Что вы, ребята? — и наконец взглянул на нас, взгляд его прыгал с одного лица на другое.
Нам уже можно было ничего не объяснять: все ясно.
— А я вот… Траву рву. Зарос больно сад, — сказал Долгушин и умолк.
Сквозь тяжелую душную зелень деревьев желтели мячики яблок. Небо над далекими снежными вершинами гор казалось дымным.
Что мы могли сказать Долгушину, что спросить?.. Зачем он холит этот сад? Почему-то обидным казалось в ту минуту, что он — он! — и дергает траву. Зачем считает себя человеком, рабочим? Зачем, по какому праву украл Долгушин частицу нашей доброты?
Мы молчали. Наконец один из нас нашел нужные слова:
— Знаешь, Долгушин, уходи-ка ты из бригады по-доброму, не нужен ты нам.
Он еще пытался объясниться, но мы ушли.
Дорожная пыль ручьями текла из-под ног. Кто-то сплюнул, сказал:
— Какая здесь пыль едкая, зараза. Насквозь штанины пропитывает. И все как-то пятнами.
…Через неделю Долгушин перевелся к сантехникам, и мы выбрали другого бригадира. Мишка Бряков по-прежнему с нами. А щенка, хотя и обшарили все окрестные кишлаки, мы так и не нашли.
ТАЕЖНОЕ СЧАСТЬЕ
Вдвоем с другом, строителем, мы пробирались в бригаду Володи Вагина, строившую ЛЭП[1].