— «Я никогда не любил слова «элита».
— «Сейчас для писателя нужна колоссальная выдержка».
— «Я был первым, кто издал книжку поэзии стотысячным тиражом. Наше поколение вернуло отечеству любовь к поэзии».
О В.Г. Распутине. У него кажется тоска по этой былой дружбе. Долго объяснял мне, какие надписи на книгах Распутин ему писал, а теперь, дескать, в своих речах говорит: эти евтушенки, так сказать с малой буквы…
— «В американской литературе нет литературных провинций».
— «Каждый университет должен иметь штатную должность «писатель при университете».
— «Наряду с коммерческой литературой существует «университетская литература».
— Мне всегда нравился мятежный дух поэзии. Быть индивидуальностью и не присоединяться к остальным — это тоже мятеж».
— «Вокруг каждой премии существуют тусовки. Сейчас так распределяются и российские премии».
— «В такой богатой стране, как Америка таких больших премий, как в России, по 50 тысяч долларов, нет. Пулитцеровская премия — 25 тысяч. Деньги большие».
— «Так называемое повстанческое движение в Америке».
— «Когда бомбили Сербию, я был единственным писателем на территории Америки, который протестовал. И меня редактировала, как у нас, цензура».
В отношении Стейнбека, которого затащили во Вьетнам, где у того лежал в госпитале раненый сын. В то время Стейнбек писал приблизительно так: «Пальцы пулеметчика лежали на гашетке, как пальцы виолончелиста Казальса».
«Маргинальное движение ковбоев-поэтов».
Постмодернистская литература:
— «Я пытался прочитать Сорокина. Очень скучно».
— «Без особого восторга, во имя объективности, отразил в своей антологии Рубинштейна и Пригова».
Е.А.Евтушенко очень хорошо и профессионально держит пространство своей лекции. Я убеждаюсь в том, что американский профессор совсем не хуже нашего российского, литинститутского.
— «Литература не отражение жизни, а ее концентрация».
— «Аксенов все сгустил до сарказма».
— «Университеская надменная литература».
— «Гарлем — это приличное место по сравнению с нашим Орехово-Борисовым».
— «Нигде в стране Америке нет такого мата, как в голливудских фильмах».
— «Все лучшее в искусстве основано на внутренней необходимости».
— «Человек 15 из пишущей братии в Америке — это приличные писатели, которые достаточно дорого издают свои книги».
— «Очень тяжело в Америке получить известность, как здесь говорят, — раскрутку».
— «Американцы сами первые жертвы пошлости»
Говорит о пошлой и низкой масскультуре в нашей стране — о Киркорове, Шифутинском и др. «Разве американцы диктуют: «ты моя банька, я твой тазик»?.
— «Сейчас в России нет газеты, которую читали бы все. В былое время мое стихотворение в «Правде» прочитывали все».
— «Хочется успеха, но на хорошем поприще, как говорил Д. Самойлов.»
— «Мы тоже грузили арбузы и уголь».
— «Сегодня ни в какой отдельно взятой стране ничего не происходит».
— «Идет борьба триумфальной пошлости с духовностью».
— «Для меня лучший русский писатель советского периода — Андрей Платонов».
— Как вы относитесь к проблемам гимна? — спрашивает кто-то.
— «Слов хороших на музыку Александрова быть не может». Это, конечно, он от ревности.
В начале перестройки:
— «Я пробил уничтожение цензуры»
— «Я пробил отмену выездных комиссий».
— «Мужество сражаться в одиночестве, много выше мужества в строю». В стихах, повторяю, Евтушенко ограниченнее и спрямленнее, он пользуется обычными и привычными формулировками.
— «А что мне делать? Вы бы писали политические стихи?»
— «Взгляд зла, который неминуемо участвует в каждом моменте человеческого счастья».
Среди ребят, набившихся в аудиторию, я с удивлением и с удовлетворением увидел Таню Шалиткину.
Вечером позвонил Юра Апенченко. В «Независимой» наконец-то появилась давно ожидаемая статья Олега Павлова. Все тот же набор штампов и страстная, негасимая зависть ко мне. Я к этому привык, особенно от людей, чья литературная судьба не складывается. Олег Павлов, я думаю, понимает, что вся его литература — охранника в лагерях, кажется, — заканчивается и все время пытается переходом из лагеря в лагерь, какими-то региональными скандалами удержать свое имя на плаву. Как профессионал и специалист, уверен — не удержит, имя будет угасать. Пока плавучесть скорее из-за молодости. Искренне жалко этого старого, нездорового и бородатого мальчика. В структуре статьи есть тенденция к доносу, в частности попытка столкнуть меня с людьми из администрации президента. Павлов очень интересный современный тип, лишенный внутренней стабильности. Только поведенческие стереотипы. Он знает, как казаться порядочным человеком или как человеком совестливым. Слишком много знаний в тех случаях, когда должен действовать инстинкт. Обычный интеллектуализированный шулер и литературный доносчик. Помню, как в одной из своих статей он сетовал, что ректор прогрессивного учебного заведения пишет роман о Ленине. Завтра утром вставлю в дневник мой текст, который довольно удачно записала Маша Ремизова. Машенька только почему-то не вставила мою аналогию Пруста и Платонова. У Пруста, который в Париже жил по пяти адресам, музея, посвященного его творчеству, в Париже нет: частная собственность не дает возможности это сделать. У мощного и богатого государства пока тоже нет возможностей сделать это. Вот он. В стиле сохранилась горячность, с которой я давал это интервью. Но это скорее особенность магнитофона, без которой нынешняя журналистика ни в какую.
«Я — организатор Платоновского общества. Оно появилось в этом институте по моей инициативе. Я за музей, но музеями распоряжаюсь не я. Для того чтобы он возник, нужно решение экспертного совета Министерства культуры, решение правительства. Этот дом принадлежит не мне, а государству — оно и должно решать. У меня на столе лежит большое письмо в Госдуму о полной реконструкции института, такой, чтобы нашлось место и для Платоновского музея, и для музея Мандельштама, у которого здесь единственный достоверный адрес в Москве.
Все упирается в деньги, в площади, в собственность, в решение специалистов. Специалисты были, много раз были… И они настаивают, что в этой аудитории (действие происходит в мемориальной комнате Платонова, где писатель представлен только фотопортретом на стене) Здесь милая Маша тоже что-то недосмотрела, действие происходит в одной из самых крупных институтских аудиторий, в комнатке, где кроме портрета Платонова висит еще шесть стендов, посвященных его жизни должна быть некая музейная зона. Есть эскизы этой зоны. И одновременно здесь может быть кафедра, скажем, русской литературы.
Дочь Платонова уверяет, что хочет передать архив в музей. Архив Платонова является государственной собственностью, этот архив лежит в ИМЛИ и в РГАЛИ. Почему мы должны его брать в музей? Музей — не место для рукописей. Пушкинский дом — это не музей, и Толстовская бронированная комната — тоже не музей. Я-то и за музейную зону, и за кафедру. А государство имеет право отобрать у Литинститута хоть весь дом. Но для этого нужно решение совета министров.
Объективно я скажу следующее: время наступит. Реконструкция — рано или поздно — неминуема. Я уже писал один раз Лужкову — как раз имея в виду создание большого литературного комплекса. Но нужно выстроить новый учебный корпус. Я знаю, что такое музей. Разве здесь можно его устроить? Музей — это архив, это фонды — а где их держать? У Литинститута есть государственные цифры набора, мы и так набираем больше людей, чем у нас есть площадей. Пока речь идет о том, что, либо музей, либо институт.
Как писатель я за музей, я подпишу любое письмо, а как ректор, как музейщик, я считаю, что сейчас это нецелесообразно. В стране, которая, так сказать, разряжена по музеям. Я думаю, начинать надо с большого Платоновского музея в Воронеже. А потом уже здесь — большой комплекс как один из филиалов, может быть, Литературного музея: ведь кто только ни жил в этих стенах! В комплекс должны войти мемориальная комната Платонова, мемориальная комната Мандельштама, мемориальная комната под названием «Музей советской литературы», мемориальная комната Герцена. У нас в том здании (то есть основном корпусе Литературного института) есть комната, в которой родился Герцен… У нас есть свой театр. Вот это — Литинститут будущего.