Что делать мы ещё не успели даже подумать, когда вдруг зазвонил телефон у Светланы. Вызов с телефона дочери пришёл примерно в одиннадцать вечера. Жена схватила, начала что-то говорить, но потом вдруг как-то вся переменилась в лице и протянула трубку мне:
— Это тебя…
— Да! — я не знаю, что я надеялся услышать в ответ, но явно не это…
— Слышь, мент! Твоя сучка у нас. Короче… С тебя два ляма деревянных. Это реально. Я знаю, что ты больше не потянешь. Завтра собираешь баблосы, и ждёшь от меня звонка. Не найдёшь денег, мы твою сучку хором оприходуем и на лоскуты порежем… Ты понял?
— Если с ней что-то случится, тебе не жить! — у меня перехватило дыхание в горле…
— А ты меня не пугай, капитан… Подумай о дочке, и ищи денег. Не вздумай к своим обращаться. Если ментам звякнешь, ей не жить!
Разговор оборвался. Мысли в голове метались, как трассер в закрытой комнате…
Почему-то именно это вспомнилось. Я однажды выстрелил случайно из АКС трассирующей пулей в помещении. Оставляя за собой красный след, пуля металась по комнате, пока наконец не окончила свой путь, вылетев в открытое окно, даже не разбив стекла. Нас тогда в комнате было трое. Никого не задело, но этот секундное метание пули мы запомнили надолго. Тринадцать отметин на стенах потом нашли.
Я отвлёкся, но это помогло сосредоточиться.
Капитан… Капитан? Почему он назвал меня капитаном?
Я же увольнялся из органов уже майором. А капитаном я был ещё, когда опером по земле бегал, да нариков ловил…
И что это значит?
А это значит лишь, то, что этот удар мне нанесён из прошлого. Из того прошлого, когда ещё и Ангелины не было на свете вовсе.
Значит причина всего произошедшего не деньги, которые с меня вымогают, а банальная месть за что-то из моего ментовского прошлого.
От кого может исходить эта месть? Наверняка, от того, кого я посадил тогда, когда был ещё капитаном. А это было ещё в начале двухтысячных. То есть до две тысячи второго года.
Потому что во втором году я уже был майором… И меня почти тут же, сперва самого посадили по надуманному обвинению, а потом, когда нас оправдали, просто уволили из органов… Заставили уволиться по собственному желанию. То есть эта месть за то, что было в период с девяносто восьмого по две тысячи второй…
Но я за этот период многих посадил. Тогда у нас в стране просто вал был тяжёлых наркотиков. В основном героин… Много тогда от него сдохло малолетних дураков… Мы боролись с этой заразой… Я многих тогда посадил… Да… И все они были совсем не ангелы. Но чтобы так… Это надо выбирать из тех, кто посерьёзнее. Наркобарыги масштабом покрупнее. Но и их было немало на моём счету. Среди них был даже один бывший ОМОНовец. Тоже детям герыч толкал. И самого его завали Гера. Но это не имя. А погоняло такое… Но это точно не он. Сто процентов не он. Так как он сам тогда подсел на героин, а после освобождения умер то ли от СПИДа, то ли от гепатита. Я уж не следил за его диагнозом…
Голос? Голос по телефону был неприятный, и даже кажется с небольшим акцентом… Но не явным, а так… Обычно так говорят русские, много лет прожившие в Баку или где-нибудь в Нальчике. Вроде бы и по-русски, но как-то не так… Или кавказцы, родившиеся здесь, среди русских. Они будут чисто говорить, правильно составляя слова и предложения, но… Всё равно будет какой-то небольшой, но акцент… Еле уловимый…
— Артур! Что они тебе сказали?
— Денег потребовали. Сказали, чтобы я к завтрашнему дню собрал два миллиона рублей. Угрожали.
— Надо в ми… полицию…
— Грозились убить, если я обращусь к ментам.
— И что же делать?
— Позвоню Виталику. Он сможет помочь, не афишируя наших отношений…
* * *
С Виталием мы работали вместе. Я уже был матёрым, когда он пришёл юным летёхой к нам в отдел. Сошлись с ним тогда на общем интересе к компьютерам.
Он-то помоложе меня лет так на пятнадцать. Почти ровесник Светланы.
В моём детстве и игрушки были деревянные. И я сам их делал себе, выстругивая ножом.
Но реально моё деревянное ружьё, выструганное и вырезанное из толстой доски под руководством моего отца, было круче, чем пластмассовый пулемёт «Максим», с которым в пятом классе на войнушку пришёл один из моих одноклассников. Прикладом моего ружья можно было так нехило приложить врагу, что и стрелять в него уже и не надо было.