– Охо-хо, – опять тяжело вздохнул дед. – Там, где мы сейчас едем, Олежка, был когда-то большой зелёный луг с высокой сочной травой. А теперь нет луга, нет травы, и может быть, скоро не будет речки, куда мы едем ловить рыбу.
– Почему?! – закричал Олежка. – Куда делся луг? Почему не будет речки, деда?
Олежка увидел, что всё вокруг засыпано бурыми, серыми и чёрными камнями, толстущими слоями, в несколько ярусов. По одну сторону дороги, где они проезжали, высилась насыпь, – оттуда доносились рокот и гул тяжёлых машин.
Дед молчал. Только щурил глаза от едкой пыли, которая попала в машину, потому что забыли сразу закрыть окна.
– Деда, почему? – опять спросил Олежка.
– Видишь вон там, позади, налево, корпуса и трубы?
Олежка повернул голову, куда показывал дед, и увидел на самом горизонте, на фоне синего неба сооружение из зданий, труб, стоящих вертикально, из которых валил густой белый дым, и труб, проходящих горизонтально, и под углом, и ещё каких-то вышек, стоек, и ещё чего-то непонятного.
– Деда, что это?
– Это центральная обогатительная фабрика, сокращенно: ЦОФ, – стал объяснять дед. – Туда свозят уголь со всех наших шахт, что стоят в округе, очищают его от породы, а породу свозят сюда. Видишь самосвалы? Это они днём и ночью возят с фабрики породу и ссыпают на луга. То, что ты сейчас видишь, Олежка, тянется на много километров.
Олежка молчал, подавленный. Ему вдруг сделалось тяжело и обидно, будто обещали сводить в цирк, а потом обманули.
– Деда, и речку засыпят?
– Речка сама погибнет. Раньше вода в ней была чистая, и рыбы много всякой водилось. Крупной, хорошей рыбы. А теперь вода мутная, илу много. И рыбёшка осталась – так, мелочь одна.
Их обгоняли огромные самосвалы. Такие огромные, что дедушкина «Нива» рядом с этой громадиной казалась жалким жучком. Олежка глянул в окно, но увидел только большущее колесо.
Сбросив свой груз, самосвалы разворачивались и ехали обратно, за новой порцией чёрной смерти. Олежка обернулся назад: далеко за мёртвой землей, будто распластанный дракон, виднелась ЦОФ, – и стиснул зубы.
Наконец, дед нашёл место для машины, остановился. Олежка спрыгнул вниз, прошёлся по породе. Тут же в сандалии набилась колючая пыль.
Спустились к речке. Здесь ещё оставалась нетронутой узкая полоска живой земли. Так приятно было шагать по зелёной траве, так ласково стебельки щекотали Олежкины голые ноги, и пахло свежестью, разнотравьем.
Дед выбрал два хороших места на берегу: одно для себя, другое – для Олежки. Сначала он приготовил Олежкину удочку, – размотал леску, размочил в воде хлеб, размял, насадил на два маленьких крючка по хлебному шарику, забросил, а удилище дал Олежке.
– Ну, Олежка, мы же в прошлом году рыбачили, знаешь как это делается, – сказал дед.
– Да, – сказал Олежка. – Я всё помню.
Дед оставил Олежке хлебный катыш, набрал в старый алюминиевый бидончик воды для рыбы, а сам пошёл на свое место, недалеко от Олежкиного. Дед ловил большими удочками и спиннингом на червя.
– Может сомика поймаю, – объяснил дед. – Или леща.
У Олежки клевало хорошо: поплавок начинал подёргиваться, едва он забрасывал удочку. Олежка выжидал: рано. Он всё делал, как учил его дед. Когда поплавок тонул или его волокло в сторону, – дед командовал: «Подсекай!» Олежка резко дёргал, и тогда взлетала вверх серебристая полоска и, брызгаясь, болталась на крючке. Олежка, тоже как учил дед, взмахом удочки выбрасывал её на траву позади себя, – потому что если рыбка плохо зацепилась, она может сорваться снова в воду. Затем осторожно подтягивал леску к себе. Серебристая рыбка прыгала, била хвостом, вырывалась из скользких рук. Олежка крепче держал её за жабры, снимая с крючка, и с тайной гордостью поглядывая на деда, опускал в бидончик.
– Есть! – кричал он.
– Ещё одна!
– У, рвёт!
Несколько раз Олежка вытягивал одновременно две рыбки: на каждом крючке по одной.
– Вот это да! – вопил он.
– Ты очень-то не кричи, – советовал дед. – А то всю рыбу распугаешь.
Бывало, рыбёшки срывались с крючка у самого берега.
– Эх ты, ушла, – досадовал Олежка.
– Ушла, значит, не твоя, – рассуждал дед. – Твоя та, что в бидончике.
Один раз на кончик Олежкиной удочки села красивая стрекоза. Олежка залюбовался ею и прозевал клёв. Поплавок отдёргал своё, и крючки были пустые.
У деда тоже клевало. Они с Олежкой гадали, – а Олежка – затаив дыхание: сом или лещ? Но дед вытягивал ерша.
– Тьфу ты, – беззлобно ругался он, – ершишка. А клюёт-то, как настоящий.
– Да-а… – поддакивал Олежка. – Клюёт прямо как настоящий.
Солнце садилось, опускался вечер. Стали кусать комары. Олежка одного хлопнул на ноге и закатал в хлебный шарик: рыбы, наверное, любят комаров. Но на этот крючок никто не поймался. «Наверное, комара увидела какая-нибудь умная рыба и осторожно съела», – подумал Олежка.