— Пижоны! Стоило ли из-за ваших кислых рож рисковать приличной прической!
К вечеру пароход ожил. Врубили музыку, вовсю заработали рестораны, в кают-компании объявили танцы.
Мы немного поразмыслили, прикинули силы и возможности и двинулись на танцы. Дорога в кают-компанию вела мимо ресторана первого класса. Боже мой, какие запахи неслись оттуда! Мы с меланхолическим видом благополучно миновали (чего это нам стоило!) эти врата рая, но нас остановил метр.
— Милости просим, товарищи офицеры! — Его угодливая физиономия лоснилась как никогда. Лицемерная образина, он прекрасно, конечно, знал всю непривлекательность нашего положения на сегодняшний день и тем не менее решил поиздеваться.
Но мы сдержали себя. Мы умели держать себя в руках, когда это было необходимо, этого у нас не отнимешь. Мы даже могли любезно улыбнуться этому типу и с равнодушным видом сказать примерно следующее:
— Мы только что прекрасно отобедали у себя в каюте.
— Володькиной прической, — вполголоса добавил Димка, и мы двинулись дальше.
— Но может, вы все-таки зайдете поужинать… — Теперь он уже в открытую смеялся над нами.
Это уже было слишком! Димка осторожно взял метра за черный лацкан и вытащил его в коридор.
— Фатит, фатит, а то как фачу форостиной по фосту, — раздельно произнес Димка в самое удивленное метрово лицо и, понизив голос, добавил! — А девчонку ты оставь в покое. Понял?
— Я вызову, я позову, я ничего… — лепетал покрасневший от натуги метр.
Димка отшвырнул его, и мы продолжили свой путь.
Верочка сидела с нами в кают-компании за шахматным столиком и, всхлипывая, рассказывала, как метр, этот старый лис, постепенно прибирал ее к рукам. Потом Верочка успокоилась и говорила, что он, этот Ярошенко, один-одинешенек, жена его бросила, словом, все то, что и он ей напевал на досуге, и было видно, что она его очень жалеет в этот момент, как жалеет она и Володьку, который поминутно твердит ей о высадке на Курилах. И мне становится вдруг невыносимо душно в кают-компании, за этим столиком, и я ухожу на палубу, на свежий воздух.
Была ночь. Последняя ночь перед нашим прибытием.
«ЗЕМЛЯ!»
Это слово, невесть кем брошенное в гулкую пустоту нашего твиндека, вытолкнуло меня из теплых нар. Ребята были уже на ногах и молча, деловито собирались. Сосредоточенно посапывал Матросов. В иллюминатор сочился слабый, разжиженный свет. Вода монотонно, точно кувалдой, молотила в борт. С каждым таким ударом захлестывало иллюминатор, и делалось совсем темно. Было такое ощущение, что мы откуда-то сорвались и летим прямиком в бездну. На миг я усомнился в реальности происходящего. Мне вдруг представилось, что мы снова в училище и очередная боевая тревога подняла нас среди ночи. Сейчас последует команда «Строиться», и молча, без суеты, мы станем в шеренги, в ряды и уйдем в слякотный, неуютный мрак бездорожья. Будем неудержимо штурмовать «вражескую» оборону, форсировать водные преграды, бежать в противогазе по «зараженной» местности и валиться с ног от усталости во время коротких перекуров. А потом где-нибудь в лесу или в поле на рассвете нас догонит походная кухня. Какое блаженство после трудов ратных лежать где-нибудь в лесочке под кустом и под плоские шуточки штатного остряка-самоучки уплетать за обе щеки свою порцию «кирзы» с тушенкой! Какое это блаженство, братцы!
Гулкий топот бегущих по трапу людей вернул меня к действительности. Стряхнув с себя остатки сна, мы, как мальчишки, наперегонки бросились вслед за всеми на палубу.
В предрассветной дымке медленно и скупо прорезались очертания неведомой, загадочной земли. Чуть заметным голубым абрисом рисовалась ломкая линия гор и перешейков, выделялись геометрически четкие силуэты вулканов, все это как бы парило над темными водами океана, едва высветленного утренним неярким небом. Прошло еще не менее двух часов, прежде чем все мы, стоящие на палубе, смогли воочию увидеть, какая она, эта долгожданная курильская земля.
Мы шли вдоль острова, который на карте был похож на большую черную рыбу. Название его на языке айнов, древних обитателей Курил, означало «лосось». Мои скромные познания Курил ограничивались скупыми сведениями из Большой Советской Энциклопедии, почерпнутыми к тому же буквально накануне отъезда из Москвы, когда я, повинуясь неожиданному бессознательному позыву, раскопал нужные тома и проштудировал все, что там было написано по этому поводу. Тем не менее я не преминул блеснуть перед ребятами своей эрудицией. К моему удивлению, никто из них даже ухом не повел в мою сторону. И такое выражение было на их целомудренных физиономиях, что я прикусил язык и устыдился своих энциклопедических речей. Боже мой, что случилось с нашей шумной, веселой компанией! Куда вдруг подевались Димкины остроты, оптимистические тирады Матросова, Валькины куплеты, веские междометия Стаса? «Куда все это сгинуло? — думал я. — Или у меня просто звуковая галлюцинация?» Весь наш «экипаж», всегда такой общительный и энергичный, тут вдруг как в рот воды набрал. Даже ребята из «оргнабора», которые всю эту неделю наших мытарств демонстрировали полнейшее безразличие ко всему на свете, кроме карт, и то остепенились и приумолкли…