Бетти достает зеркало, себя разглядывает. У отца такая же складка на лбу, гораздо сильнее выраженная, — это особенно видно на юношеской его фотографии, с каким трудом удалось ее разыскать! Когда отца спрашивают, где он теперь работает, отец отвечает, что после смерти жены ко всему потерял интерес. Да, работает — там, где-то там, — машет рукой, прикрывает глаза: никому дела нет до подробностей. Проекты курирует, некоммерческие. Издательские, просветительские. Коммерция ему противопоказана, ею Лизка вон пусть занимается.
Настоящий город они оставили теперь позади, кругом даже не парк — лес: птицы орут, белки бегают. Где и быть лошадиному магазину, как не в глуши. Тут даже лисы и зайцы водятся, а скоро, в апреле-мае, приползут загорать старички: немцы любят полежать нагишом на солнышке. То еще, вероятно, зрелище.
Скоро приедем. Бетти лезет в свой телефон, отключает звук, пересматривает фотографии, в сумку заглядывает — не потерялись ли билеты на оперу, снова смотрится в зеркальце. Складывает все обратно, проводит руками по бедрам. У Бетти длинные пальцы с очень выпуклыми, рельефно очерченными суставами.
«Се-е-, молчи в сне-е- ночи, — начинает она напевать, тихо-тихо, почти про себя, — в поиск опасный уходит разве-е-…». Песенка эта всегда ее гармонизирует. Опять-таки — у отца научилась, сам он верхушку не мог вытянуть, Бетти ему подпевала, на пианино подыгрывала. Да-да, она и музыкальную школу закончила в далекие уже времена.
, четырнадцать. Где остальные тринадцать домов? Где-то там, за деревьями. «Кремер и Кремер», полчаса до закрытия. Не дело опаздывать, не дело и раньше времени приходить.
Бетти высаживается позади здания, отпускает такси, оглядывается. Никого — ни охраны, ни покупателей. Только крохотный серенький автомобиль с лошадиными , нарисованными на капоте и на багажнике, — нет сомнений в том, кому он принадлежит. Автомобиль вызывает у Бетти новый прилив сострадания.
Пасмурно, но не холодно, тут прошел-таки дождь, и воздух напитан водой. Пахнет кустами: сильный, трудноопределимый запах. Бетти минут еще десять гуляет в сумерках, время — без четверти шесть.
Дальше: , цилиндры, о, бриджи какие роскошные, с замшевой вставкой под попу — жаль, некуда выйти в . Зато сапоги — не забыть бы, как называются. «Тиффани». Всё, пошли.
Стрелять Бетти учили так: выдохнуть до конца, потом немножко, на четверть, вдохнуть, задержать дыхание, прицелиться. Услышать, как бьется сердце, и в промежутке между ударами спустить курок. Бетти берется за ручку, выдерживает короткую паузу, открывает дверь.
— Здравствуйте, Эльза, — говорит она, подойдя к кассе. — У меня для вас хорошие новости.
У истории этой есть предыстория. В конце февраля позвонил отец, попросил прийти. Тон трезвый и деловой: две новости. Начнем, как обычно, с плохой?
— Рак. — Он предпочел бы неа, по мужской линии. — Простата. Предстательная железа. Тетка-уролог из поликлиники говорит: рачок, ничего особенного. Предлагает, — отец неожиданно взвизгнул, — кастрацию! Где гарантии, что поможет? Гарантий нет!
Разумеется, Бетти не допустит подобного варварства. Она найдет для него правильного врача — в той же Германии.
— Во-от, в Германии, — столь же внезапно отец успокаивается: поэтому он ее и позвал.
Есть, однако, препятствие. Их… — Кого их? — Неужели неясно? Их, бывших сотрудников Первого управления (да, того самого), не пускают в Европу, вообще никуда, вполне себе гласный запрет. Отец проговаривает это быстро и даже с брезгливостью: ты умная девочка, брось будто удивлена.
Что-то до нее долетало, конечно же. , не оттуда пузырь достал, перепутал сейф. Отец быстро заткнул его, вытолкал. Бетти тогда узнала отличную фразу — отец произнес ее по-английски: , lies[1] . И за границу в самом деле не ездил, предпочитал отдыхать на родине. Если подумать, то можно вспомнить еще.
Итак, плохой новостью отец поделился — рак. Причем лечить этот рак предстоит в Москве. Бетти не любит слова «совок», она практически не жила при нем, но уверена, что было в нем всякое, много прекрасного в том числе. Но применительно к отечественной медицине другого слова не подберешь. А где хорошая новость? Что-то отец не спешит сообщить ее.
Он улыбается, , болезненно, он смущен — таким его Бетти прежде не видела. Хорошая новость следующая: в Германии у нее, вероятно, сестра. Понятно, почему он раньше молчал — была жива мама, и почему разговорился теперь: воссоединение семьи — единственный шанс на лечение.
Обстоятельства таковы: с начала семидесятых и по восемьдесят второй он жил в Западном Берлине под сербской фамилией . Почему не Фишер, не Шмидт? вот так. Может, немецкий был не настолько хорош. Где работал, что делал? Картами занимался, географическими, в бюро служил — считай, по профессии. Только карты его были почти не нужны. В Берлине в семидесятые все уже , пришло в равновесие. Ходил на речку, женился, родили девочку. Жену звали Анной. Что делала? Да ничего, преподавала музыку. Она была сильно старше него. Теперь-то, конечно, на пенсии, если не умерла. В общем, жил себе, можно сказать, не . Строили какие-то планы совместные, без задних мыслей. Домик хотели купить, девочку Эльзу воспитывали. А потом вдруг приказ: возвращаться. Кто-то подставился, чей-то прокол, не его. Не задавайте вопросов… — Бетти помнит конец.
На то и приказы, чтоб выполнять. Дали на сборы немало — два полных дня. Рано утром отправился, как он часто ходил, на Шпрее, одежду оставил на берегу, а самыли способы. Предлагали семью прихватить, но вряд ли бы Анне эта затея понравилась, она, насколько он знал, не питала особой симпатии к русским, к . Короче, не вышло поговорить.
— Хотя отношения были нормальные. Ты же знаешь, Лизонька, у меня со всеми, в принципе, отношения нормальные.
Пошел проводить ее до двери, неожиданно сильно обнял:
— Кстати, прошу тебя, когда будешь говорить там, — где? что он имел в виду? — я ничем, никогда, поняла меня? не нанес ущерба Германии.
Наибольшее, самое тяжелое впечатление произвел на Бетти не рассказ отца, не диагноз уролога, а удушающий, сладковатый запах гнилого мяса — от рук, изо рта, — который она услышала, когда отец ее обнимал. Пришла домой, быстро смыла его с себя, стала искать сестру и нашла.
Эльза , семьдесят третьего года рождения — счастье, что замуж не вышла, не изменила фамилию. Полезная штука . У Эльзы шестнадцать друзей, негусто. Кто-то по крайней мере фотографирует. Всюду Эльза одна, не считая животных. Собаки — лохматые, полудохлые, и лошади тоже не самые свежие. Путешествия, еда, политика и даже пропавшие дети ее не тревожат — только здоровье бесхозных собак, рацион лошадей. Вот снимок, выложенный прошлой осенью. Сходства с отцом, что, нет, довольно плоская физиономия: широкие скулы и нос, волосы рыжеватые, с сединой. Что сказать? Надо краситься. И ведь это еще удачная фотография, раз Эльза выставила ее. А вот она возле лошади, в профиль. Вислозадая у Бетти сестренка, говоря как есть. И никаких следов матери — впрочем, зависать в социальных сетях старушка и не обязана.