— Разве не знаете? День рождения.
— Первый раз слышу!
Ответ насторожил Сагайдачного: тем более он заметил, как в глазах Вершинина промелькнуло что-то недоброе. Потому и решил промолчать насчет того пакета, что отобрал у Гриши: «Ладно, подожду, погляжу, что разыграется дальше!»
Спустя полчаса Сагайдачный входил под широкую арку стадиона. До начала праздника оставались считанные минуты, свободных мест в помине не было. Так бы и пришлось стоять в проходе, но повезло: встретился один из комсомольских активистов и, сразу узнав артиста, повлек за собой в ложу.
— Скорее, скорее! Слышите — уже фанфары, сигнал к началу!
Переливчатые и звонкие, звучали фанфары над притихшими, до краев переполненными трибунами. И пока не замер их чистый голос, надо хоть вкратце рассказать, в честь какого события ежегодно справляет свой праздник горноуральская молодежь.
История дел человеческих знает разное: не только удивительные предвидения, но и досаднейшие просчеты. Зоркими, многоопытными были Василий Татищев и Валим Генин, посланные на Урал велением Петра Первого. А ведь не разгадали грядущую горноуральскую славу. Более того, одно из доверенных лиц Татищева, посетив котловину, окруженную сосновыми сопками, проведя несколько дней в сельце, что приютилось в этой котловине, оставило запись: «Месту сему быть пусту, понеже недра его не таят сколь-нибудь приметного».
Не только восемнадцатый, но и девятнадцатый век в суждение это перемен не внес. Правда, возле сельца, издавна промышлявшего пожогом угля, отстроился небольшой железорудный завод. Сельцо оживилось, но ненадолго: спустя недолгие годы стало донышко в руднике проглядывать, и погасли одна за другой заводские печи. Вот так-то и тянулась дальше горноуральская безыстория. Превратившись в лучшие свои дни в заводскую слободку, век спустя сельцо положило начало заштатному городишке, и все тут. Дальше ни на шаг — вплоть до нашего времени, до самых сороковых годов.
В эти годы, суровые военные годы, когда страна должна была взять на вооружение все природные ресурсы, геологическая экспедиция Академии наук и обнаружила в горноуральской котловине доселе неизвестные залегания руды. Такие щедрые залегания, что они могли бы показаться сказочными, кабы не подтверждались точной разведкой. Отсюда и не менее сказочное по своим темпам и размаху возникновение нового индустриального центра.
Война еще не подошла к концу, еще огрызался недобитый враг, еще цеплялся когтями за берег Одера, а к подножию сосновых сопок уже прибыл первый молодежный эшелон. Знамя ЦК комсомола развевалось над эшелоном. День выдался ненастный: не по-июльски студеный ветер обрушился на молодежь. Тут же, возле паровоза, собравшись на митинг, решили немедленно приступить к работе. Энергопоезд запаздывал, разожгли костры, и при их зыбком свете трудились до полуночи.
В честь этого дня — не такого уж давнего, но первой вехой вошедшего в новую летопись города — молодежь Горноуральска и установила свой традиционный праздник. И не может быть для него лучшего места, чем стадион: отсюда, с высоты трибун, открывается панорама города. И до чего же она широка, далека. Он и сейчас весь в движении, в строительной неугомонности — многосоттысячный город горняков, металлургов, машиностроителей.
Умолкли фанфары. Краткое приветственное слово секретаря горкома комсомола. Затем команда:
— Вынести знамя комсомольской славы!
И вот оно показалось из-под арки — небольшое, скромное, точно все еще хранящее на своем полотнище следы паровозного дыма. Поднявшись как один, стадион встретил знамя бурными рукоплесканиями. Небольшой интервал — и вот уже на гаревой дорожке знаменосцы сегодняшней молодежи, участники нынешнего праздника.
Все подвижно, мгновенно, неповторимо: стройность и гибкость юных тел, шелк знамен над ними, его переливы и отсветы — от нежно-лазурного до огненного, пылающего в лучах закатного солнца. И даже облака, плывущие над стадионом, — даже они казались сейчас по-особенному, по-праздничному нарядными...
В рядах одной из колонн маршировала Жанна. Ей было и страшно и весело. Нет, еще и радостно. Несколько минут назад Никандров отыскал ее и улыбнулся одними глазами — так, как любила Жанна. «Не сомневаюсь в тебе, — будто сказал он. — Желаю большой удачи!» И Жанна почувствовала, как отступает страх.
Ах, если бы мог Сагайдачный распознать свою дочь среди тех, кто шел и шел мимо центральной трибуны. Но в том и беда: память его сохранила немногое — лишь крохотную девчурку, от горшка два вершка.
Последняя колонна покинула поле. Оно, однако, не опустело. Условный сигнал — и сотни спортсменов, выбежав со всех сторон, построившись в шахматном порядке, приступили к упражнениям с обручами и булавами, флажками и лентами. Многоцветная клумба, возникшая из переплетенных тел, вдруг преобразилась в тугой бутон, он распустился, рассыпал свои лепестки, и каждый лепесток стал девичьим хороводом. Когда же хороводы, извиваясь и кружась, сошлись на середине поля — точно взметнулся ярчайший костер...