Нет, я помнил. Как-то, знакомясь с материалами музея цирка, я натолкнулся на изображение изящной амазонки — мисс Бель Элен, прекрасной мисс Элен.
— Почему вы на меня так пристально смотрите? — спросила женщина. — То, о чем я рассказываю, было давно, очень давно. Настолько, что мне иногда начинает казаться — это было в какой-то другой, в приснившейся жизни...
Снизу, со двора, послышался голос:
— Елена Робертовна! Кажется, мне удалось...
Женщина встрепенулась. С усилием приподнявшись в кресле, она наклонилась над подоконником. Внизу, в глубине двора, я увидел худенького старичка в спецовке, запачканной мелом и глиной.
— Это Карл Иванович, второй мой муж, — объяснила Елена Робертовна и поманила рукой: иди сюда, иди скорее. — Карл Иванович был и остался преданным поклонником Анатолия Леонидовича. Во время войны не только дом, сад тоже пострадал. Карл Иванович мечтает вернуть саду прежний вид: восстановить фонтан и клумбы, беседки, грот. Конечно, это нелегко, требует сил...
Тут в комнате появился Карл Иванович.
Сгорбленный, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, он также был очень стар. А ведь когда-то зрители лучших цирков мира любовались красавцем акробатом Карло Фаччиоли — уроженцем Милана, героем нашумевшей киноленты «Камо грядеши». Объехав полсвета, Фаччиоли навсегда остался в России.
— О, я делаю все, что могу! Елена Робертовна избрала меня, и я горжусь оказанной честью. Я и дальше не пожалею сил. Но это только начало. Я понимаю: пока не хватает возможностей. Но я уверен — дом восстановят в прежнем виде. Это ведь дом Анатолия Леонидовича Дурова. И дом, и сад!
— Наш сад! — с затаенной нежностью вздохнула Елена Робертовна. — Он одичал, зарос. И все-таки прекрасен. В следующий раз приезжайте пораньше — когда цветет сирень!
Попрощавшись, я спустился вниз. Снова улочка, точно снегом, припорошенная тополиным пухом. Не только на ней — по всему городу кружила тополиная метель. Кружила и в Первомайском парке, где находился летний цирк. Даже за кулисами, на поверхности бассейна, где блаженствовали бегемоты Манук и Шайтан, воспитанники дрессировщика Степана Исаакяна, — даже здесь белой пеной покачивался тополиный пух.
Высокий, гибкий, с сединой, красиво оттеняющей моложавое лицо, Исаакян стоял тут же, у бассейна, и охотно откликнулся на мои расспросы:
— Вас интересует, с чего началась моя цирковая жизнь? После войны я поступил в Московский юридический институт. Перешел на последний курс, но вдруг — гуляя однажды в Сокольниках — увидел мотогонки по вертикальной стене. Не знаю даже, как объяснить. Я заболел этим аттракционом. Расстался с институтом, сделался гонщиком. А затем, через несколько лет, меня пригласили в главк: не хочу ли заняться дрессировкой бегемотов. Ответил, что подумаю. Кинулся в библиотеки. Никакой, буквально никакой литературы о дрессировке бегемотов. Это-то и подзадорило меня. Дал согласие. Забрал животных и отправился репетировать в Ереванский цирк. Несколько месяцев ничего не знал, кроме репетиций. Успел отрастить вот такую бороду. Наконец приехал работник главка. Увидел меня и ужаснулся: «Вы же не Робинзон! Вам надо привести себя в порядок!» Смешная постановка вопроса. Я ведь как раз и добился порядка: подготовил аттракцион с животными, которых до меня никто не дрессировал!
Тут в бассейне взбурлила вода, и на поверхность высунулись две громадные морды.
— Полюбуйтесь, какие они красивые! — нежно сказал Исаакян. — Ничего не значит, что с виду бегемоты медлительны. Они очень умные, до вспыльчивости самолюбивые. Мануку уже семнадцать, а Шайтан еще ребенок: всего четыре годика. Однако на манеже старается ни в чем не отстать от старшего!
Мы расстались, и я направился к выходу. Здесь остановил меня Рафаэль Асатурян, один из партнеров юной Ирины Шестуа: она выступала в программе с номером вольтижной акробатики.
— Напишите о нашей Ире, — попросил Рафаэль. — Сегодня ей исполнилось шестнадцать. Большая труженица!
Я обещал написать, и был немало удивлен, когда через несколько шагов Асатурян снова обратился ко мне с просьбой об Ирине. Только затем, внимательно вглядевшись, понял, что на этот раз разговариваю не с Рафаэлем, а с его братом Борисом. Сходство братьев-близнецов было поразительным.
А затем меня перехватил музыкальный эксцентрик Константин Бирюков — человек неизменно деятельный, кипучий, причастный ко всем общественным начинаниям.