Он ушел бы, если бы дверь комнаты, в которой они находились, не оказалась запертой снаружи. Двадцать четыре часа, что они провели взаперти, сыграли свою роль. Они объяснились, сблизились как когда-то прежде. Костик пообещал, что он завяжет с аферами, купит дом возле моря, где они, поженившись, поселятся всей семьей.
Катарина вздохнула, заметив, что сын опять раскрылся. Подошла и вновь его укрыла одеялом. В гримерке было холодно, а мальчик и так простыл. Она погладила его по светлой головке. Он так походил на Костика! Точная его копия.
Катарина вздохнула, подошла к трюмо. Взглянула на свое отражение. В последнее время она чувствовала себя неважно: слишком уставала, по ночам мучил сухой кашель, под глазами появились синяки. Катарина коснулась пальцами под глазами, устало провела рукой по щеке. Затем вынула из волос шпильки и потянулась за гребнем. В дверь громко постучали.
Она кинула встревоженный взгляд на сына, нехотя встала и открыла дверь. На пороге стояли господин в черном и два довольно хмурых типа.
— Катарина Хмельницкая?
— Да, это я, — растеряно ответила она.
— Собирайтесь. Пройдемте с нами.
— Что вы хотите?
— О, сущую малость! Вам ведь хорошо знаком Алексей Глебов?
Катарина напряглась.
— Нет, я совсем его не знаю.
— Не нужно меня обманывать, госпожа Хмельницкая. Мои люди слышали ваш с ним разговор в гримерной. Так что, вот вам бумага, перо, чернила и пишите все, что о нем знаете.
Катарина уставилась на письменные принадлежности, которые перед ней положил Лопухин. Она думала о Пашке, которого ей пришлось оставить одного в гримерной. А еще, он боится оставаться один в темноте. А если она не вернется, о нем некому будет позаботиться.
Она пристально посмотрела на господина в пенсне.
— Если я напишу, вы отпустите меня?
Лопухин оперся руками о стол и наклонился к ней.
— Конечно же. Вы сможете вернуться к сыну.
Катарина посмотрела на письменные принадлежности. Затем взяла перо, придвинула лист бумаги. И стала писать.
Глебов вернулся домой лишь утром. Убедившись, что слежки за домом нет, он пробрался в квартиру.
Алексей не знал, что сказать жене, чтобы убедить ее в необходимости уехать из Петербурга. Каково же было его удивление, когда жены не оказалось дома — ни ее, ни ее вещей. Первоначально он испугался того, что ее схватили, но тут же отмел это предположение.
Глебов позвонил в колокольчик, и вскоре явилась их приходящая рано утром прислуга Арина.
— Моя жена просила что-нибудь мне передать? — спросил он женщину.
— Да, Алексей Петрович, она оставила вам записку. — Арина передала Алексею небольшой согнутый пополам листок.
Глебов развернул его. Всего четыре слова. «Я уехала в Москву».
— Вам что-нибудь угодно? — неуверенно спросила прислуга, выводя его из ступора.
— Нет. Можете идти.
Когда Арина удалилась, Глебов смял листок и швырнул его в угол комнаты. Все отношения свелись к каким-то паршивым четырем словам! Он плеснул в бокал коньяк и залпом выпил. В записке Лиза даже не указала к кому едет и зачем. Значит, она не хочет его видеть. Как все некстати! Алексей встал, подобрал с пола записку Лизы, положил в камин и сжег. Скидал необходимые вещи в чемодан. Выглянул наружу и, убедившись, что слежки нет, вышел из квартиры.
Алексей, увидев Айседору Дункан, остановился как вкопанный. Третий день он безуспешно разыскивал жену по многолюдной Москве, а встретил американскую танцовщицу!
Она приветливо помахала ему рукой, «перепорхнула» дорогу и оказалась возле него.
— О, это вы! Я поражена!
— А я-то как поражен! — Он поцеловал ее ручку. — Как давно вы здесь?
— Я прибыла вчера. Составите мне компанию? — скорее попросила, чем спросила Айседора, приглашая его прогуляться.
Глебов мгновение поколебался.
— С удовольствием. Как вам Москва?
Дора шла рядом с Алексеем и улыбалась. Москва казалась ей солнечной, пестрой и крикливой. На фоне голубого неба высились многочисленные золотые купола. Деревья были окутаны воздушными облаками инея, а веточки покрыты снежной коркой. Московские люди же были шумными, нарядными.
— О, это сказка! Солнечная, легкомысленная и совершенно не страшная сказка, которую во всем мире могли придумать только русские люди. — Айседора глубоко вдохнула морозный воздух. — Россия… Вот, оказывается, она какая!