Выбрать главу

Владимир Эммануилович Рецептер

На смерть друга

Памяти Станислава Рассадина

                         I
Грубой ниткой заштопан твой лоб, заморожено грешное тело. И мертвецкий пиджак ты огрёб против воли, судьба принадела.
Нет, конечно же, это — не ты, старший брат и ровесник, и пастырь, что с усмешкой смотрел на бинты и на боль, и на кровь, и на пластырь.
Оболочка. Останки. Футляр благородной души справедливой, нам отдавшей пронзительный дар, образ времени, горько правдивый.
В ожиданье большого огня, крематорской подверженный смете, ты по-прежнему выше меня, и себя, и болезни, и смерти…
                         II
Прощай другим и не прощай себе. На том стоим,                          архангельской трубе вверяя слух оставшийся и голос.
Без этой дружбы время раскололось, отпали смыслы прежние, отпал страх поражений, бедствий и опал.
Успев простить, ты все успел на свете. Не холодна вода в холодной Лете, а горький сон Вергилий составлял, найдя черновики своих начал.
Огнем гори теперь, литература, — шутиха, пьянь, завистница и дура в чужом пиру, — мой друг тебя простил, повысив свет действительных светил.
Благодарю за то, что я годами шел за тобой, читая вещий знак. Прости нас всех и оставайся с нами, как друг, как брат…                          Как спутник…                                        Как вожак…
                         III
Как же стерпеть эти черные дроги до крематория в пробках дороги, под равнодушный шумок площадей... Как пережить этот год високосный, подло расчисленный, словно допросный... Пей и не жалуйся... Или запей…
Эй, календарь!.. Перепрыгивай даты!.. Руки выкручивает, треклятый, на одиночество жертвуя чек… Только денек февраля никчемушный вынут из года, а сборщик подушный хочет из времени вырезать век…
                         IV
Все эти дни меня трясло, срывался по любой причине. Рифмующее ремесло, как мент, пытало о кончине
ближайшего из всех друзей. Нет и не быть тебе замены. Квартира чахнет, как музей. Отчуждены диван и стены.
Библиотека сиротой глядит во след убывшей плоти. С неслыханною частотой машинка просит о работе.
Но тщетно ей и тошно мне, одноязыким патриотам; в междугородней тишине нет места строкам и отчетам.
Прости, безбожник дорогой, напраслину моих молений. Ты мог оставшейся ногой ступить на храмовы ступени.
Ты мог приходский свой доход поднять однажды щедрой данью, но предпочел иной исход раскаянью и покаянью.
Оставив дружбу и жилье, ты оборвал любые речи затем, чтоб претерпеть свое во имя бесконечной встречи с единственной…
                         V
Случилось так, что ты себе накаркал. Упрямец, не послушался меня. На високосный год, на первый квартал нам назначалась эта западня.