Эти слова немедленно стали достоянием штаба Куропаткина.
Куропаткина особенно возмущала грубость выражения: «… а он, то есть он — Куропаткин, утверждает, что нужно, чтобы их припереть».
Надо написать обстоятельный доклад государю: Россия — держава сухопутная. В разыгравшейся борьбе нельзя на первое место ставить несколько вооруженных пушками коробочек, называемых броненосцами. Нельзя рисковать армией и создавать новые трудности для достижения победы… Поэтому вопрос о главнокомандующем должен быть разрешен так, чтобы армия не была поставлена в тягчайшие условия зависимости от флота.
Именно так! Куропаткин закрыл тетрадку. Широкий, удобный стол, кресла. Образ Николая Мирликийского в углу. На стенах портреты государя и государыни.
В дверь просунулось длинное, носатое лицо прапорщика милиции Торчинова, бессменного ординарца Куропаткина со времен среднеазиатских походов.
— Ваше высокопревосходительство, едет!
Куропаткин не торопясь вышел на перрон.
К вокзалу приближался поезд. Хор трубачей заиграл марш. Головы любопытных китайцев показались над заборами. Куропаткин подошел к краю платформы.
Дородный, с окладистой бородой, Алексеев напоминал Александра III, подтверждая своей наружностью слухи о родстве с государем.
— Очень рад видеть вас, ваше высокопревосходительство! — проговорил Куропаткин.
— Взаимно, Алексей Николаевич!
Алексеев прошел вдоль фронта встречавших его офицеров штаба, потом почетного караула.
Караул без движения замер на солнцепеке. Лица, руки, рубашки взмокли от пота.
— Жарко небось? — спросил адмирал.
— Так точно, ваше высокопревосходительство, — весело отчеканил фельдфебель. — Спасу нет.
— А ведь у нас в России поди только весна!
— Так точно, ваше высокопревосходительство, весна!
Алексеев проследовал в вагон к Куропаткину, огляделся, сказал: «Просторно!» — и сел в кресло против стола.
— Сюда, ваше высокопревосходительство… — Куропаткин приглашал в кресло за столом.
— Нет, зачем… вы — хозяин.
Достал носовой платок, вытер лоб и уголки глаз.
— Едва проскочил! Вечером двадцать второго числа японцы высадили десять тысяч и перерезали железную дорогу. А мы выехали в полдень.
Опять вытер лоб.
То, как Алексеев вытирал лоб, как смотрел не на собеседника, а на пол, перед своими сапогами, показывало, что он раздражен до последней степени, и это его раздражение тотчас же передалось Куропаткину.
— Без помощи извне Порт-Артур долго не продержится, — проговорил Алексеев.
— Помилуйте! — воскликнул Куропаткин. — Помнится, вы неоднократно утверждали, что Порт-Артур неприступен, что для обороны его достаточно одной дивизии. Теперь же, когда крепость даже еще не осаждена, вы, ваше высокопревосходительство, требуете немедленно выручать ее.
Алексеев насупился.
— Запасов нет. Больше двух-трех месяцев не продержится.
Куропаткин помолчал.
— Я не могу прежде всего думать о крепости, — затворил он, — ибо назначение всякой крепости — облегчать действия полевой армии и служить ей поддержкой. А не наоборот.
— Вы опять со своей схоластикой! Разумное назначение крепости и полевой армии — помогать друг другу.
— Ваше высокопревосходительство, я хочу, чтоб вы поняли, что́ руководит мной.
— Я знаю, что́ руководит вами: ваша старая вражда к Порт-Артуру.
— Я всегда считал нужным наш отказ от Порт-Артура и Квантуна, — деревянным голосом проговорил Куропаткин, — ибо для меня несомненно было, что и Порт-Артур и Квантун — источники для нас всевозможных бедствий.
— Никак мы с вами, Алексей Николаевич, играем в жмурки, — насмешливо заметил Алексеев. — Это вы потом говорили, когда увидели, что Япония готовится к войне… А в 1898 году, насколько мне известно, именно мы требовали занятия всего Ляодуна. Иначе, мол, мы не сумеем защитить ни Порт-Артура, ни Дальнего. Сначала вы хотели захватить Маньчжурию, как захватили Бухару, а потом, когда увидели, что это настоящая война, поджали хвост. Последующая ваша политика была очень вредна. Вы человек государственный, Алексей Николаевич, а не хотите понять, что развитие России невозможно без теплых морей. Без теплых морей флот наш судеб России не может решать.
Куропаткин откинулся в кресле, брови его высоко поднялись.
— А зачем России, вопреки истории, вверять свою судьбу флоту? Разве Россия — государство островное? Могущество России создано кровью и доблестью сухопутной армии. Я всегда помню, с какой кровью, с какими трудами выходили мы к Балтийскому и Черному морям.