— За здоровье микадо! — Тачибана приберёг новость.
Ягупкину надоело корчиться на циновке. Хлопнул рисовую водку одним глотком.
— Са-а-а! — Тачибана расширил глаза. — Молодес, за императора залпом!
— За нашу операцию! — Тачибана наполнил стаканчики побольше. Он коротко рассказал о полученном радио от «Арата».
— За это налейте ещё, господин офицер! — Ягупкин в радости потёр пальцами свой узкий лоб.
— Са-а-а! Русский манер…
Закусывали комочками жареного теста и апельсинами. Тачибана вёл воздержанный образ жизни — быстро захмелел. Он хотел, чтобы Ягупкин называл его Тачибана-сан, уважительно, с почтением, как весьма влиятельное лицо.
— Ты знаешь, сотник, кто самурай? Не знаешь! — Корэхито опирался локтями о столик и, не мигая, смотрел на Ягупкина. Тот вертел задом на циновке, высвобождая ноги. Он знал, что слово «самурай» происходит от японского самурау — служить. Термин этот сочетается со словом буси — воин. Кодекс самураев бусидо — путь воина.
Тачибана пьяненько смеялся: выучил русский про самураев!
— Как пишется моя страна? Не знаешь! Два иерографические знака: Нихон. Первый знак — солнце. Второй — корень. Страна Восходящего Солнца — Ниппон! А кто главный после микадо? Не знаешь! Дзайбацу! Войну с русскими знаешь? Разведка нихондзина — сила и воля! В 1904 году кавалерийская группа вашего генерала Мищенко должна была пойти в рейд под Инькоу. Штабу нашего фельдмаршала Ояма было известно о готовящейся вылазке за две недели до начала. Русские не знали, а Ояма знал…
— За такую информацию, сотник! — Тачибана поднял стаканчик.
Ягупкину до слёз было обидно: из-за растяп солдаты и всадники устилали жёлто-красные земли Маньчжурии своими телами! Он со злостью пил сакэ, жевал полусырое тесто. Ноги закостенели в неудобстве. Он тайно ругал японские обычаи.
— Металл проверяется на огне, господин Ягупкин, а человек — на вине. У меня давно не было радости. Сегодня я рад… — Тачибана вперил свой взгляд в сотника. — Когда для выбора имеется два пути, выбирай тот, который ведёт к смерти!
Никита Поликарпович прикипел к циновке: японец собрался избавиться от свидетеля! Он и спаивает для того! Взметелились мысли: выход охраняется, окна высоко от земли. Глаза моргали непрестанно. Захмелев и ожидая неприятности в связи с «ходкой» Кузовчикова, сотник обострённо воспринимал слова Тачибана, лихорадочно ища в них намёк и решение своей судьбы.
— Хороший отдых рождает хороший мысль! — Тачибана наливал очередную рюмку себе и гостю. — Хорошая пища рождает хорошее настроение.
— Вернее, хорошее вино, сан-Тачибана! — Ягупкин перепутал порядок слов: сакэ ударило в голову. И страх мутил ум. Он тоскливо затянул:
— Это из Александровского централа преступник, — заплетающимся голосом пояснял Никита Поликарпович. — От моего города рукой подать… Там у меня спичечная фабрика, Тачибана-сан.
— Воистину храбр тот, кто смерть встречает с улыбкой. — Тачибана думал о своём. — Смерть не бесчестит, сотник!
Ягупкина бросало в жар: «Прикончит!». Он страстно желал завершить застолье, улизнуть из «Ямато-отеля».
— Такое по плечу только самураю, Тачибана-сан!
— Вы, Ягупкин, понимаете настоящую поэзию? Не ваши песни, а настоящие? Не понимаете! Лучшие поэты — нихондзины!
— Понял, сотник?
— Извините, Тачибана-сан.
— Вам и не положено понимать. Вы не нихондзин. По-русски это вот сто:
— Тут мир философии! Вселенский смысл. Каждый нихондзин с детства знает.
— Ты учил своего Пушкина? Он не сказал так коротко о мире.
— Тут вечное, и мгновения жизни, господин Ягупкин. — Тачибана застыл, сложа руки на груди ладонь к ладони.
Ягупкин тихонько изменил позу, вытягивая ноги на циновке.
— Хай! — поднял голову Корэхито. — Слышу. Лучше 50 иен сейчас, чем сто иен — потом! Саёнара!
— Саёнара! — Ягупкин на коленях отполз к порогу, шатаясь поднялся, едва ни свалив раздвижную стенку. Слуга вывел его из отеля.
Варвара Игнатова не открывала ставни уличных окон, как от неё ночью ушёл Скопцев. Постоянные покупатели по-свойски стучали в калитку. Она отпускала им картошку, лук, чеснок. Занда была притянута к хлевку за короткий поводок.