Тачибана второй час допрашивал Варвару Акимовну.
Маленькая сырая комната в здании «Великого Харбина». Хилый свет из оконца под самым потолком. В углу у столика расположился солдат, стриженный под машинку — пишет протокол.
Игнатова сидела на привинченной к полу табуретке. Платок сбился на волосах. Глаза потухшие.
— Кто научил тебя? Кто говорир лить кислоту лицо сотника? Кто научир? — Тачибана пощёлкивал пальцами. У него не было намерения лично истязать женщину.
Варвара Акимовна молчала. Лицо её распухло от побоев. Щека вздулась сине-опаловым мешком. Она молила Бога о смерти. Пыталась удариться головой о каменную стенку — раскровянила лоб…
Корэхито Тачибана не отступал:
— С кем связана? Кто научил?
Она отрицательно мотала головой. Японца раздражал фанатизм русской бабы: почему не просит пощады? Почему смиренно отдалась чёрной судьбе? Откуда у неё терпение и сила переносить муки?..
А у Варвары Акимовны все эти окаянные дни в «Великом Харбине» возникали в памяти картинки отступления за границу Китая. Вьюга поднялась — застит белый свет серая дымка: день ли, ночь ли… Жёлтая пыль смётками муки в глаза, уши, рот, за шиворот — ни дыхнуть, ни глазом моргнуть! Смерть принять — един конец!..
Она с вахмистром Усовым на одном коне. Откололись в песчаной коловерти от отряда. Лошадь выбилась из сил — пена клочьями. Спешились. Усов тянет за повод. Другой рукой её поддерживает. А кто он ей? А она кто ему? Пришей-пристебай — вся родня!.. И умирать в дикой земле не хотелось. Уцепилась за стремя, опухшие ноги едва двигались… Как уцелело офицерское барахлишко, самому Богу не известно! Не думалось тогда о богатстве — выкарабкаться бы живыми из смертной передряги.
Ветер в ущелье волком голодным завывал. Сшибал с ног. Давил на грудь. Она потеряла счёт шагам. Слепо переставляла ноги. Как очутилась под карагачом, она не помнила. Усов укрыл её своим полушубком, а сам — рядом в козьей дохе…
И вновь перед глазами объятое ужасом лицо Ольги Гавриловны. Девочки, заходящиеся в плаче и крике. Озверелые рожи пьяных казаков…
Покашливание Тачибаны вернуло её к действительности.
— Кто подослал тебя, Игнатова?
— Сердце подсказало! — разомкнула она спёкшиеся в крови губы. — Изверги вы! Убивайте скорее!
Капитана очень тревожил главный вопрос: «Знает ли эта русская о переброске Скопцева в Россию?». Если она передала своему резиденту сведения об Аркатове и Скопцеве, то операция «Гнев Аматэрасу» под угрозой. Под угрозой и сам капитан! Не выяснив связи Игнатовой, Тачибана не имел права лишать жизни женщину. Он должен уверовать в личный мотив поступка. Убедиться: она не разведчик красных.
Из разведуправления штаба Квантунской армии дважды интересовались результатом расследования. Не иначе Шепунов, представлявший в Харбине атамана Семёнова, доложил о покушении на жизнь сотника. Тачибана воздержался от сообщения.
Варвара Акимовна отрешилась от всего земного. Она хорошо понимала: живой от японцев не уйти! А, появись она дома, люди Ягупкина доконают.
Получив по радио вторую весть от Аркатова из района Распадковой, Корэхито Тачибана навестил в лазарете Ягупкина. У того были перебинтованы грудь и руки. Обваренные кислотой скулы, нос, веки выделялись жуткой раной на белом лице сотника.
— Поздравляю, Никита Поликарпович! Операция развивается по плану. Ваша заслуга будет отмечена Ниппон!
Ягупкин заметно пошевелился.
— Благодарю!
— Не думаете ли вы, господин сотник, что Игнатова связана с НКВД?
— Мне… всё равно… — Ягупкин со стоном снова пошевелился. — Есть вера, есть жизнь, господин сотник. Любое ваше желание исполним…
Трудно раздирая губы, Никита Поликарпович медленно поводил по своей груди забинтованной рукой.
— Писто… лет…
— В лазарете запрещено. — Корэхито Тачибана с содроганием смотрел на обезображенное лицо Ягупкина. Подсунув под подушку маленький бельгийский браунинг, он тронул плечо сотника.
— Торько уважая вас, сотник…
Ягупкин, ощутив пистолет, прерывисто задышал. Влага наполнила его глазницы.