Утомленный впечатлениями последних дней, Ильицкий, полусонный, вошел в отведенное ему купе. Второе место было свободно. Сергей вспомнил, что с ним поместили какого-то чиновника. По словам Мишеля Дурново, это был не очень приятный, но весьма деятельный господин, сумевший заслужить расположение барона.
Поручик устроился на верхней полке и потушил свет, оставив только синий фонарь под потолком. В купе пахло воском и свежим бельем. Сергей отодвинул занавеску. Ночь была безлунная, слабый мертвенный свет разливался по убегающим назад снежным полям, осыпаемым золотыми искрами из паровоза. Снег казался серым, и такое же серое низкое небо давящей свинцовой тяжестью нависало над ним. Думалось, что где-то там, впереди, оно неизбежно гранитной глыбой обрушится на распростертые под ним поля. Что-то дикое, печальное исходило от этой картины и потушило огонек непрочного дорожного уюта.
Ильицкий задернул занавеску, и тотчас мысли его стали путаться. Колеса стучали мерно, все тише и тише. Да это не колеса, это часы. Тикают стенные часы. Сергей стал ждать, когда они пробьют, но вместо боя часов, приглушенные двойными стеклами окна, беспорядочные хлопки выстрелов раздались совсем близко.
— Что это? — спросил Сергей сквозь сон.
Голос, показавшийся ему знакомым, ответил:
— Пронюхали, сволочи, куда и зачем едем, стекла бьют.
Сергей открыл глаза. Поезд стоял. Посреди тускло освещенного купе невысокий человек натягивал на себя китель.
Снимая с крюка шинель, он оперся о верхнюю койку. Перед глазами Ильицкого на мгновение легла рука с короткими пальцами, утолщенными на концах, наподобие барабанных палочек.
Человек чисто штатским движением не прицепил на пояс, а опустил в карман шинели пистолет и вышел.
Все это Ильицкий воспринял механически, сознание его наполовину спало.
По-настоящему он проснулся, только когда солнце пробилось в щель между занавесками. Он вспомнил ночного спутника и тотчас поглядел вниз: никого не было. На смятой постели валялся кастет, желтая кожаная перчатка и книга: «Буддизм как высшее проявление человеческого духа».
Хотя такая встреча сама по себе была бы удивительна, Ильицкий уже не сомневался, что в одном купе с ним едет Марцинковский.
В дверь постучали. Вошел Мишель Дурново, румяный с мороза, чернобровый и хорошенький, как на картинке.
— Ты проспал представление, — неловко смеясь, начал он: накануне они выпили на брудершафт.
— Да, я как будто слышал выстрелы, — вспомнил Сергей.
— Ну, была потеха! На Узловой мастеровщина уже знала, куда мы едем. Разобрали поленья с паровоза и давай кидать нам в окна. Ну, стекла посыпались… А тут подошел поезд с запасными. Запасные — сущие дьяволы! Они же — за бунтовщиков… Злые ужасно! Наши сначала — прикладами, потом в штыки! Нескольких запасных закололи. Три приклада, представляешь, разбили… Барон страшно осердился: так, говорит, все оружие разбазарите по дороге. То ли еще будет! И распорядился выдать всем нагайки. И сострил, конечно: «Пуля — дура, штык — молодец, а нагайка — если умеючи — всей драке венец».
Мишель рассказывал оживленно, но в глазах стояла муть тревоги.
«Да он с испужинкой!» — определил Сергей и неожиданно для себя спросил:
— Слушай, Мишель, ты уже ездил с бароном?
— Разумеется.
— Тоже вас так встречали?
— Нет, там по-другому было, — неохотно ответил Мишель и вдруг, доверчиво взмахнув длинными ресницами, поспешно проговорил: — Понимаешь, все такие дела, они тяжелые, кровавые, неприятные… Но ведь надо же кому-то. И мы офицеры, а не барышни, — он твердил словно заученное. И слова эти звучали фальшиво, потому что всем обликом и манерами Мишель напоминал именно барышню, почему-то выговаривающую вовсе неуместные слова…
— Но и не жандармы, — с горечью бросил Сергей, но, заглянув в огорченное лицо Мишеля, добавил: — Просто надо поменьше размышлять над окружающим!
Он не сразу понял, что сказал эти слова для себя.
После ужина за картами барон разговорился по поводу инцидента на Узловой:
— Еще не такие безобразия ожидают нас вскорости. Где-то нам стоять надо: паровозу воды набрать хотя бы. А пролетарии — они тут как тут. И заметьте: по всей линии уже знают, кто мы такие, куда и зачем едем. И что пороть будем — зна-ают! Вот и кидаются поленьями и чем попало. А там, впереди, — там у-уу… какие сидят и барабаны у револьверов уже крутят… Так что вы не стесняйтесь! Прикладами действовать — это варварство, прошлый век. Вон уже три винтовки раскололи. Для этого дела самое милое — нагаечка. И у нас их запасено много, на всех хватит.