Барон цедил слова словно нехотя, в то же время следил за картами. Речь его лилась как бы сама собой, а руки цепко хватали карту. И бросал он ее осторожно, даже не бросал, а выкладывал: выложив, всматривался, будто не узнавая.
— Барон, опять ваша взятка, вы, право, колдуете.
Меллер ответил серьезно:
— В какой-то степени да. Не то чтобы три карты, но кое-какие заклятия унаследовал от деда: чернокнижник был отъявленный.
Барон как в воду глядел: на станции к поезду пробивался старик в железнодорожной фуражке, — как оказалось, местный житель, бывший стрелочник, уволенный в отставку по старости. «К начальству, главному!» — бормотал он, вид у него был обезумевший. Задержали его уже на линии. Оказалось: отец двух сыновей, как он сказал, «невинно забранных» на одной из станции.
Барон распорядился проверить. Но ротмистр Куц сказал: «И проверять не надо. Это его сыновей мы повесили на том полустанке, где пирогами с мороженой голубикой торговали. Обоих с оружием схватили».
— Ну так и объясните отцу. Зачем обманывать старого человека? — приказал барон.
Поезд уже готовился к отправке, когда на станции возникла суета, послышались крики, женский плач, причитания.
Заботкин послал за начальником станции. Тотчас тот возник у поезда с лицом белее мела. Оказалось, давешний старик бросился под маневровый паровоз. «Машинист затормозить не успел, задавило сразу», — лепетал перепуганный начальник.
Заботкин аккуратно снял шапку и перекрестился:
— Мир праху его. Отец за сыновей не в ответе.
Барон, которому доложили об «инциденте», произнес:
— Вот вам и мелодрама: «Преступные сыновья и несчастный отец».
На непримечательном разъезде неожиданно была дана команда выстроить весь отряд на платформе. Для чего — никто не знал и это тревожило.
В конце дня пошел медленный крупный снег, скрадывавший очертания местности. Меллер-Закомельский прошел по платформе своей характерной походкой, слегка подпрыгивая на носках. Ветер завернул полу его шинели, красный язычок шелка лизнул серую полу. Негромко, но так, что всем было слышно, генерал произнес медленно и внушительно:
— Сегодняшний день в четыре часа пополудни я был осчастливлен милостивейшим ответом его величества на новогоднюю телеграмму от всех членов отряда с выражением верноподданнических чувств.
Барон обернулся и обеими руками принял от стоявшего сзади князя Гагарина развернутую кожаную папку. Из глядя на текст, а подняв глаза к небу, барон на память прочитал:
— «Желаю доброго пути и успехов в высоком вашем предначертании. Да благословит господь ваши действия. Николай».
Генерал сложил папку, вернул Гагарину и, оборотившись лицом к отряду, медленно потянул с головы папаху. «Вот это ход!» — оторопев от неожиданности, подумал Ильицкий.
— Шапки долой! — словно ветром просвистела команда унтеров.
Все уже стояли, как в храме, с обнаженными головами, на которые медленно падал крупный снег.
Не надевая папахи, барон тихо и вразумительно произнес:
— Обожаемому монарху, отцу нашему — ура!
— Ур-ра! — подхватили кексгольмцы своей особой манерой, как бы с цезурой между слогами.
— Р-р-ра! — перекатилось до конца платформы.
Барон двинулся вдоль поезда. Из-под вагона показался человек с масленкой в руке. Он тотчас же нырнул обратно, уронив масленку. Она подкатилась под ноги генералу. Он споткнулся, но Заботкин тотчас подхватил его под локоть.
«А это плохой знак», — промелькнуло у Сергея.
— По ваго-онам, — запели унтера.
Кондукторский свисток залился чистой и длинной трелью.
За станционными постройками, покрытыми пухлыми подушками снега, угасало мутноватое, неспокойное солнце.
Жили, как на постое, где-нибудь в спокойном, отдаленном от фронта месте, где можно было расположиться с комфортом, играть в карты, рассказывать анекдоты, допоздна засиживаясь в салоне. Говорили о недавней войне.
Энгельке, поправив золотые очки, со значительным видом провозгласил, что решающее значение для Японии сыграла быстрая мобилизация.
— Малая территория, не то что у нас. Притом флот в хороших условиях. Есть возможность базироваться на длинную линию архипелага. И еще у них преимущество: однотипность судов. Основная причина победы японцев в превосходстве морских сил.
Энгельке длинно и нудно объяснял, что Япония — он манерно называл ее старинным именем «Ямато» — серьезный противник: