Бухта Золотой Рог подковой лежит у подножия города. Город — это амфитеатр громоздящихся под самые небеса улиц. Он как бы опирается на огромную подкову залива всей своей многоярусной громадой. Если глядеть на Владивосток со стороны океана, город похож на гигантский многопалубный пароход. Палубы вздымаются все выше, блестят стекла тысяч иллюминаторов. Чистой голубизны небо победным флагом, никогда не сникающим, реет над трубами.
Город, выросший на склонах Орлиного гнезда и Тигровой горы, город моряков и воинов, рабочих-переселенцев со всех концов России, город тружеников и авантюристов.
Улицы, внезапно обрывающиеся крутым оврагом, неожиданно раздвинутые пустырем, уходящие прямо в залив со старым буксиром, застывшим у мола. С кипением шаланд, шампунок, джонок, окруживших плавучую развалину. Ночью портовые улицы темны и безлюдны. Моргает кривой фонарь на повороте. За закрытыми ставнями хибар, за плотно задернутыми занавесками угадывается бессонная ночная жизнь портового города.
В одном из глухих переулков, вблизи гавани, тремя оконцами смотрит на улицу харчевня.
Хозяин, пожилой китаец, в поношенной курме — куртке, обшитой облезлым лисьим мехом, и в синих бумажных штанах, важно и неподвижно сидит за стойкой. Глаза его прикрыты темными веками, однако он видит все, на пальцах показывает, сколько подать, куда нести, где убрать.
Харчевня полным-полна. Грузчики, моряки, торговцы наркотиками, спекулянты валютой, бродяги, сыщики, вся накипь большого портового города оседает за столиками дымной харчевни. Ароматы кушаний всех стран смешиваются с дымом японских сигарет, индийских курений, заокеанских сигар и русской махорки.
Пьют ханшин и сакэ, закусывают пельменями, пирогами с рыбой, рисом и пареной морской травой, пряностями, трепангами, маленькими сочными дынями, приторно сладкими пряниками.
Чадит жаровня, механическое пианино заунывно выводит: «Разлука ты, разлука, чужая сторона».
В углу за столиком сидят двое: один — в черном матросском бушлате и бескозырке с золотой надписью — названием судна. Другой — высокий худой, часто прикладывающий к уху ладонь, как человек с плохим слухом.
Неудача постигает Курнатовского во Владивостоке. Он не находит связного на единственной явке, которая была дана ему Читинским комитетом. Да и то сказать, сколько времени прошло с тех пор, когда он получил эту явку! Приехавшая в Хабаровск Фаня Альтшулер, отлично работающая в читинском подполье, разыскала Виктора Константиновича.
Они едва узнали друг друга. Курнатовский изменился до неузнаваемости: все пережитое словно теперь только отозвалось в нем и физическими болями и нравственным страданием. Фаня переменилась потому, что так нужно было по ее новой роли: Полины Герасимовны Тиуновой, дочери сибирского миллионщика.
Им показалось, что они только двое уцелевших от страшного урагана, который смел и уничтожил всех близких им людей.
Виктор Константинович стал расспрашивать, осторожно, с опаской называл он имена, такие дорогие его сердцу. И готовился к новым потерям, которых, казалось, уже не выдержать его уставшему сердцу.
Но от Фани веяло такой жизненной силой, такими надеждами, даже уверенностью…
Алексей Гонцов продолжал работу, устроился в Иркутске на железной дороге, по чужим документам, естественно.
— Значит, он сумел выбраться из Читы? — Курнатовский улыбнулся, вспомнив веселые туманные глаза Гонцова. — Он всегда слыл везучим…
— Гонцову помогла читинская купчиха, вздорная баба, богомолка, но с доброй душой, вероятно. Вы помните, Виктор Константинович, Богатыренко?
— Ну как же! Военный ветеринарный врач, его жена еще работала с нами… Как их судьба? — Курнатовский спросил и сразу же испугался: все ему казалось, что нет никого, что кругом могилы, безымянные могилы…
— Богатыренко оказался в Иркутске во время разгрома организации, его приговорили к смертной казни. Но жена его использовала свои большие связи, помог один адвокат, имевший доступ в самые высшие сферы. Заменили расстрел бессрочной каторгой в Акатуе. Жена последовала за ним.
Они долго еще говорили, шагая по темнеющей приморской дорожке сада, и так страшно было Виктору Константиновичу думать, что это, вероятно, последняя встреча его на этом берегу.
Фаня связала его с владивостокскими моряками:
— В портовой харчевне два раза в неделю бывает наш человек, бывший боцман, а теперь чиновник таможни. Он переправляет людей… Это трудный путь. Наберитесь сил.
Курнатовский заучил адрес и пароль.
Он нашел харчевню, но не встретил бывшего боцмана.
Рискнул спросить о нем.
— О, его уже нет. Умер от дизентерии, а вот сын его бывает. Он плавает на каботажном судне.
Виктор Константинович рискнул связаться с ним.