— До-мо-владелец. И сосед его также якут и также домовладелец, но не столь благонамеренный, возможно, потворствует своим квартирантам-ссыльным…
— Тащите сюда заявителя! — приказал губернатор и погрузился в невеселые думы.
Хорошо графу Кутайсову, сидя в Иркутске, писать циркуляры. А здесь, в области, превышающей по площади многие европейские государства, собраны самые ярые, непримиримые, отчаянные враги самодержавия. Их расселили по улусам и наслегам, но наивно думать, что, преодолев бдительность охранных органов на свободе, а нередко и в тюремных стенах, они не смогут объединиться здесь, где их держат не железные решетки, а только версты тундры, морозы и снега!
Чаплин так настроился на мрачный лад, что даже не удивился чрезвычайному сообщению домовладельца Романова.
— Да как же, черт побери, угораздило вас с раннего утра держать человека с такими сведениями и спокойно ждать… Чего, спрашивается, — бунта ссыльных, баррикад, стрельбы?! — вне себя закричал Чаплин на полицмейстера.
Было два часа пополудни 18 февраля 1904 года.
Теперь оснащение «крепости» шло уже в открытую. Обнаружилось, что поместительный дом купца Романова имеет неоценимые качества для намеченной цели: толстые бревенчатые стены, изнутри обшитые фанерой, кладовые и всякие закоулки для хранения продуктов, обширные службы во дворе.
Сначала дом заполняли постепенно, подвозя и поднося нужное, по возможности, скрытно. Сейчас погрузка шла у всех на глазах.
Поротовская улица в Якутске, наверно, никогда еще не знала такого оживления. И солидный, угрюмоватый дом Романова никогда не привлекал такого внимания обывателей. Сейчас он зажил новой жизнью. Множество молодых людей сновали вокруг него в суете, значение которой поначалу не могли угадать даже самые дотошные из собравшихся, правда на почтительном расстоянии, любопытных.
Было, кроме загадочности, во всем этом еще что-то веселое, размашистое, удалое, словно бы готовился праздник, съезд гостей или свадьба… Можно было бы так и подумать, если бы вся эта возня не затевалась ссыльными, которых безошибочно отличал взгляд якутского жителя. А какие у ссыльных праздники, гости и тем более свадьба?
Не подвох ли какой готовится? У кого мелькала такая мысль, тот торопился прочь, подавив любопытство. Однако толпа зевак все увеличивалась, и в ней высказывались всякие досужие догадки о происходящем. Якутск — город ссыльных. Здесь в воздухе витают бациллы непослушания. А в кутерьме у дома Романова они просто-таки просматривались невооруженным глазом.
Хотя не слышно было никаких крамольных слов или песен и вроде бы мирно, дружно, в лад шла тут какая-то работа, но именно в ней таился некий секрет…
А когда с саней стали сгружать тяжелые лиственничные плахи и, того пуще, мотки колючей проволоки, улица сразу опустела, глазеющих словно ветер выдул.
Между тем к дому подъезжали одни за другими розвальни, разгружались и отъезжали. Ссыльные, сбросив пальто и полушубки, тащили в избу подернутые искристой корочкой инея мясные туши, тусклые желтоватые круги замороженного молока. Крякая, взваливали на спину кули с мукой. Все это — споро и весело, с выкриками в подражание настоящим грузчикам, даже «Дубинушку» завели.
Женщины сгрудились около саней с печеным хлебом.
— А ну, давайте цепочкой становитесь! — командовал, стоя в санях, Олеско. Борода и усы его заиндевели, глаза весело щурились на солнце. Проходившему в избу Костюшко он показался совсем другим человеком, чем на совещании в Магане: как будто сама возможность действовать сделала его моложе и проще, как бы сняла трагическую дымку с его облика.
— Если бы чуть-чуть другая погода, я бы подумал, что это волжская пристань, сгружают с баржи арбузы! — смеясь, сказал Костюшко, поглядев, как женщины перебрасывают одна другой круглые коричневые хлебы.
— Ну что вы, Антон Антонович?! Прекрасная погода. Сорок два градуса ниже нуля, и притом солнце! Нам просто везет, — отозвалась Симочка, весело и лукаво поглядывая на Костюшко большими темными глазами. Стащив зубами варежку, она хотела перевязать потуже пуховый платок, затянутый узлом у нее на спине, но не успела: платок упал на дорогу; пузатый, темный, с белым донышком хлеб прыгнул в ее протянутые руки.
Костюшко поднял платок, накинул Симочке на плечи и прошел во двор.
— Сюда заворачивай! — звонко и возбужденно кричал Юрий Матлахов, самый молодой из ссыльных, рабочий парень из Шуи. В одной косоворотке, без шапки, видимо радуясь всей этой суете и тому, что еще предстояло, он схватил под уздцы лошадь, пинком ноги растворил ворота и ввел во двор коней, запряженных в объемистые сани с ледяными глыбами под рогожами.