Когда Нун была спокойна и даже хотела с ним помириться, Тог сердито говорил:
— Ты набегалась с ветром, согрелась под солнцем, приласкалась у берегов и теперь хочешь обмануть меня, потому что ты виновата…
И тогда Нун сердилась, закипала и говорила:
— Уходи! Уходи от меня!
Но Тог не уходил, он бушевал. Он забывал тогда, что должен был делать людям добро. Как он обижал тогда всех вокруг, хотя никто не был виноват в том, что Тог и Нун были разные, слишком разные…
Тог пытался заслонить солнце дымом, наполнял воздух гарью, чтобы ветер, который очень не любит этого, чихал и кашлял. От этого страдали и люди, потому что ни дым, ни гарь никому не приносят радости. Он размахивал своей широкой красной одеждой и жег берега, красивые берега Нун, на которых так любили отдыхать и люди, и птицы, и звери. Тог не думал ни о ком.
И тогда разгневанная Нун выходила из берегов. Она мяла, заливала ледяной водой свой чудесный наряд из трав и цветов, покрывавших берега. Нун становилась серой от ярости, она бурлила, вырвавшись на свободу. Ей хотелось позвать сразу всех: и ветер, и солнце, и людей. Ей хотелось крикнуть:
— Да уймите же его, уймите!
Но гордая Нэгнэр-Нун не делала этого. Ей было стыдно. Она настигала разбушевавшего Тога и гасила его. Гасила холодной водой.
А потом, тихонько войдя в берега, Нун молчала и никому не говорила о своем горе. Мокрый Тог притихал ненадолго и только жаловался украдкой людям на неверную жену. А люди что? Одни жалели Тога, другие Нун, но кто ж разберется в чужой жизни?
Только один раз тот самый старик, что первый спросил у Тога, кто он, сказал:
— Нет, не любишь ты ее, не любишь.
— Это неправда, люблю, — возразил Тог.
Но старик покачал головой.
— Ты любишь только себя. Ты хочешь спрятать Нун в горах, лишить ее света. Ты хочешь отнять у Нун то, что она любит. Ты хочешь отнять у нее жизнь. Нун плохо с тобой, подумай…
Но Тог не понял старика.
Кто знает, что было бы дальше? Ох, как надоело это красавице Нун!
А время шло. Все реже выходила Нун танцевать с людьми, все меньше блестели ее глаза. Но с Тогом она по-прежнему не могла быть ласковой. Холодная и спокойная, плавно текла Нун в своих берегах, и никто не знал, что у нее на сердце. В ее густых волосах-деревьях любили шептаться влюбленные, приходили сюда на отдых и молодые мужья с женами. Мужчины, любовались ее красотой и сравнивали с нею своих милых. А девушки и жены говорили:
— Смотри, как она спокойна и холодна. Ее глаза, наверное, не знали ни горя, ни радости. Они слишком ясные. И разве она умеет так ласкать, как я?
— Конечно, нет, — смеясь отвечали мужчины и обнимали своих милых.
Нун слушала их и думала: «Да, видно я уже не способна на любовь и ласку. Видно, скоро придет моя старость».
А Тог, боясь, что Нун, почувствовав радость жизни, уйдет от него, все время твердил:
— Не ходи танцевать, Нун, не позорься. Ведь другие это делают гораздо лучше тебя.
Когда-то Нун умела придумывать красивые танцы. Такие, каких никто до этого не видел. Но Тог говорил:
— Смешная Нун, тебе только кажется, что это красиво. Ты самая обыкновенная река. Ты просто должна делать свое дело. Ты только Нун…
И Нун в конце концов поверила в это. Она совсем перестала танцевать и только глядела, как танцуют на ее берегах другие.
А время все шло. Выпал первый снег, и Тог стал говорить, что пора вернуться домой, в горы. Нун согласилась. Ей теперь было все равно, где жить. И, когда северный ветер, наслушавшись рассказов братьев, прилетел, чтобы посмотреть на красавицу, Нун уже не было на прежнем месте. Тог увел ее в горы.
Стоит ли говорить, как они жили там? Нун никому не жаловалась. Она научилась скрывать свои чувства. А Тог говорил всем, что Нун ничем особым не наделена, что она ни на что не способна, и, что если бы не он, пропала бы Нун совсем. Еоворил и об ее изменах.
«Пусть о ней идет дурная слава, — думал он, — так вернее».
Нун молчала, но Тог понимал это по-своему:
— Ты стала хитрее, — трещал он ей с утра до вечера, — Теперь ты прячешь свои измены. Разве иначе могла бы ты оставаться равнодушной к моей красоте?
Пришла весна. Веселые ручейки побежали с гор, стало ярче светить солнце. Нун старалась не видеть этого.
В эту зиму было особенно много снегу. Поэтому весной, когда он растаял, даже отец Нун сказал, что она должна спуститься к людям и отнести им воду. Тогу ничего не оставалось, как примириться с этим.
А сердце Нун наполнила радость. Ведь она могла немного отдохнуть от Тога.
«Я только посмотрю на все живое, — думала Нун, — я ничего себе не позволю».