Время от времени поглядывая за корму, капитан третьего ранга видел там кланяющуюся волнам «Хризантему», фигуру Алексея Кирьянова на баке и радовался, что на этот раз все обошлось как нельзя более удачно.
Он вспомнил последнюю встречу с «Хризантемой», когда она пыталась отвлечь «Вихрь» от кавасаки, груженных креозотом, страшный тайфун и то, как он переволновался тогда за судьбу унесенных в ночь пограничников…
Теперь песенка разбойничьей шхуны спета!..
Можно было бы уже и спуститься в каюту и соснуть два-три часика, но Баулин решил, что успеет отдохнуть дома. Он только попросил вестового принести на ходовой мостик в термосе чая «погорячее и покрепче»…
За годы службы на границе Баулину частенько приходилось сталкиваться с врагом, вступать с ним в схватку, испытать немало горечи поражений и радости побед, но почему-то именно сегодняшняя победа казалась ему сейчас наиболее значимой.
Он вспомнил, как безошибочно угадывала всегда Ольга по его настроению, что у него очередная неудача по службе, и как она, ничего не выспрашивая, умела успокоить его.
Всматриваясь в очертания скалистых островов, что возникали справа один на смену другому, он вспомнил всю свою жизнь с Ольгой и как, приехав сюда на Курилы, она ни разу не посетовала на то, что ей здесь скучно, и даже не заикнулась ни разу, что ей хочется вернуться на материк, в Ленинград, к родным, в привычную обстановку кипучей городской жизни. Напротив, она не уставала восхищаться и суровостью местной природы, и простыми, чистосердечными людьми, окружавшими ее тут, и с утра до ночи хлопотала и дома по хозяйству, и в клубе базы, и у соседок по поселку, которым в чем-нибудь нужно было помочь.
Он вспомнил, как они были счастливы, счастливы их солнышком Маринкой, счастливы всей жизнью, выпавшей им на долю.
Вспомнив о Маринке, Баулин не мог не подумать и о том, что будущей осенью ее придется отправить на материк в школу-интернат (Ольгины родители умерли в Ленинграде от голода во время блокады. Он тоже из всей своей семьи один остался взрослый, младший брат Олег учится в Бакинском мореходном училище).
От резкого ветра на глаза навернулись слезы. Сморгнув их, капитан схватился за бинокль. «Этого еще не хватало!..»
С юго-запада неслось сизо-свинцовое растрепанное облако. Шквал… минут через пятнадцать-двадцать все вокруг встанет дыбом — шквал пригонит с собой разъяренное стадо крутых океанских волн.
Не будь за кормой «Вихря» шхуны, Баулин поставил бы корабль встречь шквалу, вразрез волнам, но «Хризантема» была беспомощна — машина не работает, у штурвала один боцман Доронин. Шквал без сомнения оборвет буксирный трос. А долго ли продлится эта свистопляска? Слишком памятен был капитану третьего ранга прошлогодний тайфун, чтобы он отважился рисковать и людьми и шхуной. «Вихрь» находился в это время как раз неподалеку от необитаемого скалистого островка. Там есть бухточка. Нужно завести туда шхуну и поставить на якорь.
В мгновение оценив обстановку и приняв решение, Баулин отдал необходимые команды…
Буквально за три минуты до того, как налетел шквал, боцман Доронин и Алексей Кирьянов отдали якорь за скалистым мыском. Для второго судна в бухточке не было места, защищенного от волн, и «Вихрю» пришлось выйти в открытый океан.
Капитан третьего ранга рассчитывал, что, как только пройдет шквал (ну так через полчаса, через час), «Вихрь» вернется к острову и снова забуксирует шхуну. Однако на деле все обернулось иначе: шквал принес с юго-запада потоки теплого воздуха, с севера вместе с битыми льдами шли массы холодного воздуха, и, столкнувшись, они разыгрались новым свирепым тайфуном, перешедшим в затяжной ледовый шторм. Температура упала до минус восемнадцати.
Полтора суток боролся «Вихрь» с волнами, ветром и битыми льдами, поневоле отходя к югу. Когда же шторм утих, наконец, обледенелый, побитый тяжелой холодной волной сторожевик не смог пробиться к оставленной в бухточке шхуне — путь преграждали торосы…
— Веселей, чем у бабушки на свадьбе! — проворчал боцман Доронин.
Наступал ранний январский вечер, а шторм и не намеревался утихать. Нечего было и надеяться, что «Вихрь» придет сегодня за «Хризантемой».
— Где наша не ночевала! — ухмыльнулся Доронин, оттирая щеки и уши.
Бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасительную гавань. От океана ее отделяла невысокая каменистая гряда, шириной метров в семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлестывали через нее и окатывали притулившуюся за ней шхуну ливнем холодных тяжелых брызг до верхних рей фок-мачты, если не до клотика.