На этот раз нам везет. Имре несколько раз нацеливается на леопарда, и каждый раз веселое жужжание сигнализирует сверху, что он не только нацеливается, но и попадает. Очень быстро темнеет. Мы мчимся за леопардом. Нас подбрасывает на вездеходе, как игральные кости на ладони азартного игрока, но пятнистый кот все же бежит быстрее нас. Проезжаем причудливые, угрюмые скалы в несколько метров высотой. Зверь забирается туда, на секунду показывается на вершине и потом исчезает окончательно.
Зажигаем фары машины и молча глядим вперед: а вдруг откроем что-нибудь в световом луче. Интересно, что частенько у нас, в Венгрии, ночью в свете фар на дороге можно увидеть оленей и даже кабана, не говоря уже о зайцах. В Африке ничего подобного не встречается. За все наше пребывание в свете фар мне удалось увидеть лишь одного дикобраза, гиену и трех львиц. И это несмотря на то, что почти каждый вечер мы ездили по два-три часа. Похоже, что звери в Африке более осторожны, поэтому не показываются в искусственном свете, зато по ночам они не щадят своего голоса.
Вот и сейчас чуть ли не с радостным волнением ждем окончания ужина, потом прячемся под москитные сетки. По вчерашнему опыту можно с уверенностью рассчитывать на концерт львов, но мы забываем одно правило. Здесь, в природе, далекой от мира человека, все происходит вопреки нашим ожиданиям. Вот почему тут ничто не может наскучить, вот почему малейшее переживание и событие действуют как-то особенно, даже торжественно: ты чувствуешь себя свидетелем чего-то необыкновенного, что никогда больше не повторится. За примером не нужно далеко ходить. Сегодня мы так и не услышали ни единого звука. Ночь осталась немой, и эта тишина и упорное ожидание долго не давали уснуть. Наконец мы устали, сознание наше угасло сразу, вроде задутой свечи. И мы погрузились в сон.
Утро нас поразило изумительным сочетанием красок. Ночь, кажется, обокрала запасы склада алмазодобывающего акционерного общества Вильямса и разбросала их в траве Африки, Сегодня отправляемся в новый лагерь, сначала вдвоем с Сечени. Берецки, Шуллер и доктор Суньоги возвратятся на Нгоронгоро и будут там снимать два дня. Позже к нам приедут Генри и Гарольд. Генри и Гарольд — два наших белых охотника, нанятых фирмой «Трансафрик» на время работы нашей экспедиции в Танганьике.
Генри Пульман — высокий, хорошо сложенный англичанин двадцати двух лет. Другой — американец тридцати шести лет, зовут его Гарольд Прове. Он невысок, худощав, красив.
Родители Генри — фермеры, где-то там, наверху, на склоне горы Кения. Родился он в Южной Африке, а вырос здесь, в Восточной. Двенадцати лет он застрелил первого льва, а в семнадцать уже стал профессиональным охотником. Брат его — инспектор заповедника Серонере; словом, настоящая семья белых охотников. Оруженосцы и помощники Генри — африканцы из племени вакамба, его однолетки. В детстве они были приятелями, вместе росли на ферме, и теперь детская дружба превратилась в братство по опасному охотничьему ремеслу.
Генри Пульман всего несколько дней назад вышел из больницы в Найроби. Десять недель он валялся в постели, и все потому, что его «поймал лев». Именно так выражаются в Африке. Молодой белый охотник сопровождал одного французского клиента, с которым они наткнулись на крупного льва. Француз, Генри и его оруженосец — один из вакамба — пытались подойти к зверю. Приблизившись на выстрел, охотник тяжело ранил льва. Тот скрылся за ближайшей зонтичной акацией. Генри и его помощник проводили француза к машине и вдвоем отправились преследовать льва. Через несколько шагов, после того как они вошли в лес, раненый зверь выпрыгнул из чащи. Генри выстрелил. Лев упал, но тотчас же собрался с силами и убежал. Осторожно, шаг за шагом, продвигаясь вперед, Генри и его спутник снова нашли льва. Охотник выстрелил прямо в рычащую пасть, но промахнулся. Через секунду Генри уже лежал на земле. Дикий зверь, словно играющая кошка, переворачивал своими лапами охотника, потом наступил на него и искусал его руки, плечи, ноги. «Игра» продолжалась одно мгновение, потому что в ту же минуту его товарищ по охоте выстрелил, и зверь рухнул рядом с израненным Генри. Пятьдесят девять швов наложили на его раны, и, как уже говорилось, более двух месяцев лежал он в постели.