Сечени лежит на своей койке. Он настроен неважно. Жалуется на плохое самочувствие, потерю аппетита. Уговаривает меня вернуться и убить львицу. Уступает ее мне, он достаточно перестрелял их за свою жизнь.
По правде сказать, я и не пытался употребить свое красноречие, чтобы убедить Сечени отказаться от проявления такого великодушия. Нет, я постарался по возможности скорее выбраться из палатки, пока он не передумал.
Мы наскоро уплетаем неизменную яичницу. Генри присоединяется к нам, Берецки и Шуллер тоже хотят ехать. Мест в машине достаточно. Основательно нагруженные, мы отправляемся назад. Гарольд был прав. После небольших поисков сворачиваем на прежнюю колею, ведущую нас прямо к львам, все также мирно отдыхающим. Сидят они в том же порядке, то и дело поглядывая на нас. Мы медленно подъезжаем. Останавливаемся в тридцати-сорока шагах от них под молодой зонтичной акацией. Вместе с Генри я выхожу из машины. Осторожно подползаем к дереву. Оно нас совсем не прикрывает, но ружье приставить можно. В моих руках испытанная зброевка, и я очень на нее надеюсь.
При нашем появлении тройка приходит в нервное состояние. Львы встают, обходят кустарник и крадутся в противоположную сторону. Львица все еще в середине. Вдруг она останавливается и оглядывается, смотря прямо на нас. Блестящая, мягкая шкура образует у нее толстую складку на шее. Лучше она даже не могла бы стоять. Мушка наведена ниже левой лопатки. Когда я нажимаю на ускоренный курок, львица, словно по щелканью кнута укротителя в цирке, нехотя подскакивает вверх, мгновение стоит как свеча, будто даже задние ноги оторвались от земли, затем беззвучно падает на правый бок. Длинный, вытянутый хвост судорожно вздрагивает, последнее тихое хрипение, и конец.
Оставшаяся молодая пара, даже не оглядываясь, скрывается в ближайшем кустарнике.
— Стреляйте еще раз, — уговаривает Гарольд, — из машины.
— Не нужно, — отвечаю.
Я уверен, что пуля попала в цель. Большое желтое пятно лежит неподвижно в траве. Из машины выходят все остальные, и мы вместе подходим к зверю. Африканцы предварительно швыряют в львицу камнями. Нужна проверка!
Да, можно себе представить, как высокомерно эти зубы, когти, мощные передние ноги расправляются со своей жертвой. Фотографируем ее с большим энтузиазмом, затем подъезжает машина, и мы грузим зверя. То и дело мы приглядываемся к кустарнику, растущему в ста метрах. Вдруг оставшиеся львы вздумают отомстить? Но ничего не происходит, на один миг молодой лев еще показывает свою голову, но тут же исчезает.
Обратный путь кажется короче. В лагере препараторы сразу взялись за львицу: снимают шкуру, затем вынимают так называемые «кости счастья», входящие в «норму охотника». Это тоненькие косточки длиной в десять-двенадцать сантиметров, имеют форму хоккейной клюшки и расположены между шеей и плечом зверя.
Теперь у нас есть возможность изучить ближе даже львиный хвост. В кости хвоста скрывается коготь, совсем похожий на когти ног, только в несколько рудиментарном состоянии. Он вроде запасного оружия — служит при свирепых семейных стычках. Я с большим почтением смотрю на мощную мускулатуру передних ног и особенно предплечий. Они довольно убедительно иллюстрируют истории о львах, с которыми охотник сталкивается по всей Африке.
Почему льва зовут царем животного мира, когда в Африке водится не один, а несколько видов гораздо более сильных зверей? Ведь лев никогда не нападает на бегемота или буйвола кафра, не говоря уже о слоне!
Несомненно, его вид, поведение и голос отличаются известной величественностью, так что ему действительно ничто не угрожает в его владениях.
Лев вполне сознает свое исключительное положение. Нет другого зверя в Африке, встречающего человека с таким высокомерным спокойствием, как это делает лев. Но как же тогда обстоит дело с его опасностью, с его людоедством?
Здоровый, полный сил, а значит, сытый лев никогда не бывает людоедом.
Покуда лев способен охотиться на зебру, гну и других антилоп, он не покушается на человека. Тем более, что трудности в добыче пищи лев не испытывает и брюхо у него почти всегда полно. Более того, все белые и туземные охотники утверждают, что сам лев даже не охотится. Он считает это какой-то домашней работой, входящей в обязанности живущих с ним двух-трех львиц. От льва самое большее можно ожидать лишь то, что он поворчит на пасущееся стадо, немного погоняет его, но убить — это дело самки. И дело тут, очевидно, не только в лени и барстве с его стороны — лев тяжел для охоты. Самец хуже ползает, карабкается и прыгает, чем гораздо менее грозная львица. Это не мешает льву после охоты первому и приступить к обеду. Львицы в это время, облизываясь, ожидают своей очереди. Когда лев насытится, подходят к добыче львицы. Три-четыре льва за половину дня почти без остатков уничтожают зебру.