Идем через разъяренный, взбухший к вечеру поток по хилому бревнышку. Вдруг у беспечного Кости падает подвешенная к рюкзаку для просушки майка. Вода, злорадно ухнув, цапает ее и мгновенно засовывает под косматые буруны. Ясно — прощай, маечка! Как бы не так! Таня бежит вниз по течению, вглядываясь в бушующий поток, в одном месте тыкает туда ледоруб и торжественно поднимает его вверх с болтающейся на конце майкой…
Встречный чабан несколько смутил нас, утверждая, что перевала на Сарыджаз впереди нет, а надо идти вправо. Но, поколебавшись, мы положились на Семенова-Тян-Шанского, который сто лет назад за несколько месяцев узнал и толком рассказал о Тянь-Шане больше, чем многие знатоки.
Опять отряд разбрелся. Увы, из нас все еще не сложилось крепкой группы. Скоро ли горы научат моих спутников беречь дыхание, силы, дружбу?..
Медленно распрямляется примятая трава на месте очередного ночлега. Сегодня мы должны подойти к перевалу. Рассказывать, что собирались долго, искали топор, ложки, а за минуту до выхода схватились мыть кастрюли — значило бы уныло повторяться.
На вопрос — далеко ли до перевала? — встреченный охотник, взглянув на подбредающего Борю, сказал: «Так идти будете, через три дня придете». Борис, заволновавшись, что до конца пути не хватит продуктов, прибавил ходу.
Отсидели полчаса под снеговым шквалом в каменной нише. Тут же как ни в чем не бывало запалило солнце. У подножия перевала с главного Терскейского хребта Кокжар (тут он уже зовется Джаак) получает два притока. У одного из них рано стали лагерем. Подавив бунт группы, рвавшейся с ходу лезть на перевал, я вышел на разведку. Чувствуется высота: сухари горьки на вкус, каждое неловкое движение учащает дыхание, отзывается гулом в висках. А надо спешить — два часа до темноты. Вот и гребень. Предвкушаю дивную панораму. А вместо нее открывается этаким милым сюрпризом бескрайний, зелено-серый, пропитанный водой сырт. Под пятью сантиметрами земли — сплошной камень. В результате, эти пять сантиметров — сплошное болото. Где Сарыджаз, Хан-Тенгри, перевал?
Решил еще минут двадцать бежать по сырту прямо на юг, а потом тем же аллюром обратно в лагерь. Тяжко дыша, хлюпаю по болоту промокшими ногами. Только еще шире во все стороны расходится заунывная гладь. Вон до той груды камней добегу — и обратно. Влез на глыбу и… ноги подогнулись: впереди, из-за края этого высокогорного болота, встали очень спокойные, простые, без задних и боковых планов три гигантские пирамиды. Самая высокая, из розового мрамора, — пик Хан-Тенгри. Жадно всматриваюсь, стараясь навсегда запомнить чистые цвета, строгие грани, чувство огромного, свободного спокойствия, и, с усилием отвернувшись, бегу обратно.
Без меня ребята выпросили у охотников одно полено (из трех, которые у них были). Сварили какао и манную кашу. Остатки щепок бережно рассовали по рюкзакам.
К гребню Терскея сходятся на ночлег облака. Те, которым не хватило места, неохотно сползают по склону вниз, накрывают нас, напитывая сыростью палатку, одежду, оседая капельками на лицах.
Холодное утро, холодное какао. За поворотом перевал Мингтур — наша цель. Этот день должен войти в историю похода как самый яркий, героический, победный. Бодрые, нетерпеливые ждут пятеро, когда командир, сверясь с картой, произнесет чудесные, короткие слова: «Подъем! Вперед!» Так бывает… у хороших командиров.
У нас все выглядит немного иначе: командир сидит на рюкзаке, уныло глядя, как Таня выпускает воздух из надувного матраца; Костя перекладывает в рюкзаке банки; Борик, ползая по земле, взывает: кто видел его шерстяной носок…
А потом у каждого находится свой, лучший вариант пути. Командир с Алексеем переходят на южный берег, Костя идет по кромке северного, женская команда лезет вбок. А Боря твердо знает, что идти надо «спокойно, не торопясь, с отдыхом». Одолев несколько метров подъема, он снимает рюкзак, садится на него, злыми глазами озирает природу… Потом командир обрушивается с нелестными выражениями на группу, случайно сползшую у одного из поворотов. После этого Нина, точно знающая меру мужниного терпения, идет следом, как привязанная. Таня весело отряхнулась и потащила смущенно оглядывающегося Костю своим путем. Боря подошел к концу сцены, выждал тишину и спросил: «А за перевалом река в другую сторону потечет?» Потом он увидел, что мы с Ниной и Алешей уже лезем круто вверх, а остальные двое еще нет. Это предопределило его решение.