— О-о! Проклятье!.. Все форсунки повывертывали!..
Хлопцы всполошились, бросились к нему;
— Как так?! Кто вывернул?!
— А я почем знаю!.. Все до единой!
Подумали: может, подшутил кто-нибудь? Обшарили все кругом, оглядели — какое там!
Приуныли хлопцы: форсунки — штука дефицитная, в городке на складе ни одной лишней. А без очистной всей колонне стоять. Она первой по трубе движется, драит ее стальными щетками. За очистной остальные: обливают трубу расплавленным битумом, обматывают специальной бумагой.
Чудно! Вроде бы чужих на Устюрте нет, только свои, строители, да еще буровики кое-где, разведчики. А вот поди ж ты, увели форсунки!.. Чудно и обидно.
Разгадалась загадка, когда кто-то из парней обратил внимание на крупный, свежеотпечатанный в песке след автомашины. Ни у кого сомнений не было: сюда подходил КРАЗ. И совсем недавно.
Все стало ясно: моторы-то у очистной и у КРАЗа однотипные, те же детали… Эх, догнать бы того вора-беглеца! Да машина жаль в городок ушла, а городок не близко…
Тут Иван подъехал, парни зло на нем и сорвали, все, что на душе было, все выплеснули, все высказали… И что, мол, бандюга тот ему дружок небось, и что рвачей, кто о <себе только думает, надо с трассы в шею гнать, и что подонки такие стройку позорят… А один из парней заключил:
— Счастье твое, что на ЗИЛе ездишь — не на КРАЗе. Раскурочили б мотор в два счета! Пусть бы потом на автобазе у вас в затылках поскребли…
В жизни Ивану так стыдно не было, хоть и не за себя, за другого. Тьфу, до чего скверное состояние!..
Парни Ивана глазами, как угольями, жгут. А он стоит, смотреть на них не может. Хотел было что-то возразить, дескать, вовсе он мне и не друг, недавно к нам явился. И нельзя так про всех шоферов думать. А паршивая овца, она в любое стадо затесаться может… Хотел сказать, да слова будто застряли в глотке. Повернулся, пошел к машине, вслед ему неслись обидные, бранные слова.
Поехал. А внутри все колотится.
«Ладно, шкура, я с тобой поговорю! По-нашему, по-шоферски. Займусь твоим воспитанием. Втолкую кое-какие истины, к примеру, что такое честь рабочая и как ее, эту штуку, держать надо… Я тебе растолкую!»
Несколькими часами позже, на разгрузке, Иван встретил того «героя». Бросил, едва себя сдерживая:
— Не торопись, ловкач! Вместе поедем; разговор есть.
Был у них разговор, на дороге, без свидетелей. Мужской разговор. А перед вечером, уже в сумерках, они подъехали к тому месту, где работали строители, стояли их машины. Впереди — КРАЗ, поодаль от него — Иванов ЗИЛ. Людей у машин не было. КРАЗ свернул к трубе, встал. Водитель вытащил завернутые в мешок форсунки, отнес к очистной и трусцой назад…
— Ты что какой невеселый? — спросила Лиза, когда Иван вернулся. — Устал?
— Угу, — только и ответил Иван, скинул спецовку, пошел мыться.
Никому ничего не стал рассказывать: «Начнутся разговоры, до начальства дойдет… Ник чему». Только дружку сердечному, Мишке Лабузову, как-то, к слову пришлось, попечалился: такая, брат, приключилась вещь. И долго не мог успокоиться:
— Своим же трудягам ножку подставить — какой мразью быть надо!.. Нет, не строить он сюда ехал — рвать.
Помолчал, усмехнулся:
— Ну, потолковали мы правильно! Объяснил я ему, что с чем едят. Слышь, слово дал, клялся, божился. Ладно, погляжу, почем у него слово…
К окнам прильнула предрассветная мгла. Ровно посапывает на своей полке Сережка. Лизу не слышно; она и спит тихонько. Иван встает, одевается, стараясь не шуметь: пусть поспят… У него расчет свой: если выехать пораньше, завтра к ночи можно успеть вернуться.
И вот Кунград остался где-то позади, скоро Устюрт. Серая, густо прибитая пылью дорога забирает все выше и выше.
Иван прислушивается к гудению мотора. Ничего, тянет! Другие уже ремонтируются, а его «зилка» бегает. Умей ухаживать! Правда, здесь это трудновато. Пыль въедается, проникает всюду, сквозь все сальники. Два-три рейса сделал — меняй подшипники. А дышать? Сперва давали маски такие, респираторы. Но респиратора хватает на полтора-два часа; забивается. И хлопцы махнули на это дело рукой: «Обойдемся».
Подъем Даут-Ата. Желтый, с выходом известняка, голый склон. Иван переключает скорость, мотор натужно, глухо воет.
Да, эдакую махинищу втаскивать нелегко! Плети сварены из «тыщовки», в такой трубе может, не сгибаясь, прогуливаться пятилетний ребенок. Иван открывает дверцу, становится на подножку и, придерживая руль одной рукой, оглядывается: прицеп в порядке, все хорошо.
На середине подъема — пологая площадка. Тут короткая остановка: мотору отдых, себе перекур. Минута тишины. Слева, где подъем переходит в плато, старое, пустынное кладбище. Если вглядеться, между высеченными из камня мусульманскими памятниками замечаешь темный железный крест. Один-единственный. Говорят, это могила русского врача. Он прожил всю жизнь среди каракалпаков, и, когда умер, они в нарушение строгих восточных обычаев похоронили его на своем кладбище. «Да, — думает Иван, — видно, много добра сделал людям этот человек».
Ехать нынче хорошо: ветер встречный, относит пыль назад. Попутный ветер — шоферу пропадать: в кабине пыль винтом, дышать нечем, где дорога — не разберешь. Эх-ха!
Пустыня страшна одиночеством. Это Иван особенно ясно ощутил здесь, на Устюрте. Да, наверно, не только он: ребята всегда стараются ехать компанией, хотя бы в две-три машины. Сегодня они вчетвером. Никого, правда, не видно, растянулись. Километров через десять, в привычном месте, соберутся, малость передохнут, закусят, двинутся дальше.
Случается, конечно, и одному в рейсе бывать. Это Ивана не смущает: привычен. Тоскливо станет — думает о Сережке, о Лизе, о матери… Давненько они с маманей не виделись! Каждый раз, как перевод получит, пишет ему: «За денежки спасибо, сынок, дай тебе бог здоровья. Да сам-то когда ж пожалуешь? Соскучилась по тебе. Приезжай, поживи с нами, женушкой похвались, внучонком побалуй…» А Иван ей в ответ: «Вот дойду до Урала, маманя, тогда побываем у вас обязательно. Покамест не могу: здесь нужен. Сделаем дело, отдохнем. Большое, маманя, у нас тут дело, можно сказать, великое. Нигде еще такого газопровода нет, на всем свете. А у нас будет!..»
Будет!.. Иван это знал точно, по опыту. Так уж повелось: коли наметили что — пусть самое трудное, невиданное, небывалое! — да, миром навалясь, за то дело взялись, непременно сладим с ним, вытянем его, одолеем. Всем чертям на зависть!..
Любил Иван так думать, привык так думать и потому, должно быть, страшно однажды переволновался. Случилось ему взять в дорогу попутчика, приезжего товарища. Ну, слово за слово — разговор. Так, про всякое. Потом приезжий и скажи:
— Вот думаю я, думаю: нет ли тут ошибки? Не зря ли мы газопровод этот громадный строим?
Иван насторожился: «Чего-чего?»
А приезжий глаза сощурил, продолжает:
— Может, выгоднее было бы сделать по-другому? Скажем, построить в районе Газли, возле промыслов, мощную электростанцию, работающую на природном газе. И не газ гнать на Урал по трубам, а электроэнергию по проводам?
У Ивана похолодело внутри. Нехорошо так стало, не по себе… Шутка ли, если и впрямь промашку дали?! Это ж миллиарды! А сколько труда людского, сил, времени!.. Ф-фу, черт! Постой, постой, да, может, он шутит, попутчик мой? Хочет разыграть? Нет, не похоже: серьезный товарищ. Помолчал, начал вслух прикидывать, подсчитывать… В самом деле, по его подсчетам получается невыгодно. Ну-ну!
Ни о чем другом Иван уже думать не мог. Весь обратный путь эта дьявольщина из головы не шла. Приехал, поставил машину, заскочил на минутку к себе, чтоб Лиза не волновалась, — ив соседнее с автобазой СУ. В производственном отделе этого СУ у него знакомый был.
Зашел: как жив, что новенького. А потом: так, мол, и так, сомневается кое-кто. Что, думаешь, может это быть?
Знакомый потер лоб, волосы поерошил:
— Гм!.. Действительно штука…
Разговор услышали инженеры за соседними столами. Один усмехнулся, проговорил: