И он потянул Валерку к себе.
В углу площадки было тихо, и он рассмотрел попутчика. Тот был без ног, а культи были обмотаны мешковиной. Еще на человеке была черная рубаха с широко распахнутым воротом и клин черно-белых полос — матросская тельняшка. На непокрытой голове ветер закручивал густые кудри.
— Ты кто? — спросил человек.
— Валерка…
— Валерка-лерка… Гы-ы-ы… — Он поскреб под мышками. — Куда едешь-то, а? Воруешь, да?
Валерка молчал.
— Я, братишка, морячок. Ты мне можешь доверять. На-ко…
Безногий порылся в черном узелке и сунул Валерке кусок хлеба и ломоть сала.
— Жри, малец. Я с понятием…
Моряк был пьяный. Валерка ел и плакал. Он рассказал безногому о себе. Тот гыкал, мотал головой, жалел. Потом развязал узел, достал тальянку и, тихо наигрывая, стал напевать дребезжащим голосом.
Чередой за вагоном вагон
Поезд мчится по рельсовой стали,
Спецэтапом идет эшелон
Из Ростова в таежные дали.
Еще было в той песне про то, как заметает пургой паровоз, как замерзают люди.
Песня понравилась.
С того дня стал Валерка поводырем у безногого. Они пересаживались с поезда на поезд, из вагона в вагон, пели песни. Обещал моряк, как только доберутся до Владивостока, устроить Валерку в юнги. «У меня там знакомых братишек тьма…»
Шел сорок шестой год. Ехали с войны солдаты, слушали душещипательные песни и подавали щедро куски и монеты.
А Владивосток был далеко. И моряк оказался совсем не моряком, а просто пьяницей, и ноги он отморозил еще до войны. Напился и отморозил.
Ездили они всегда по одному маршруту: Арзамас — Муром и Муром — Арзамас. Их часто не пускали в вагоны, ссаживали на долгих разъездах, но даже на самом глухом полустанке были у безногого «кореши». Жилось легко.
А однажды ночью их просто выкинули из воинского эшелона.
Безногий ярился, рвал на груди рубаху, бил себя в грудь и орал про морскую пехоту, про пролитую кровь «на Сапун-горе, что под Севастополем».
— Зачем ты врал? — спросил потом Валерка.
— А я, может, и не врал, — раздумывая, сказал безногий. — Я, может, сам во все поверил. Мне так жить легче. Тебе-то сколько лет?
— Четырнадцать.
— С мое отживешь, все понятно станет. Жизнь в сопатку бить начнет, опять же приспособишься. Королем себя придумаешь и будешь верить. Иначе хана. Все себе придумывают чего-нибудь. Один, чтоб за прошлое не мучиться, другие, чтоб ныне лучше жить. И вся жизня есть спектакль.
Валерка ушел от безногого и стал пробираться на восток. Во Владивостоке взяли его в команду рыбаки со старого карбаса.
Так и пошел с того времени Валерка по земле худым, высоким парнем с русой челкой и спокойными глазами. Но навсегда у него осталась ненависть к тем, кто играет в жизни, как в театре.
— Харитон, — позвал Валерка. — Слышь, Харитон?..
Татарин не отзывался, суетливо распутывал веревку и тревожно смотрел на реку.
— Карабанов, ползи сюда, — попросил Валерка.
— Чего тебе?
— Иди…
Карабанов торопливо нагнулся.
— Ну…
— Ты вот что, Карабанов. Село Печи на Бухтарме знаешь?
— Ну… Ты скорее…
— Ладно… Там у меня баба осталась и… дочка. Так ты зайди. Расскажешь все, значит. Привет, мол, передавал…
Карабанов поежился. Огонь подкрадывался где-то рядом в дыму, дышал жаром.
Валерка трудно перевел дух, пошевелил искусанными губами, хотел сказать еще что-то, но только слабо пошевелил головой.
Карабанов смотрел на Валерку широко открытыми глазами и вдруг понял, что тот умирает.
— Ты чего? — сказал, робея, Карабанов. — Сейчас трос перекинем. Спасемся… А там пойдем… Не думай особенно…
Валерка скривил в усмешке губы.
— Назаров — падаль. Сквитаться бы с ним. Бросил всех… Вы уж за меня… В душе грязь, гниль, а всегда человека играл…
— Путаешь, — сказал Карабанов. — Темнишь… Всегда ты путал. А он Сашку спасать бросился… Сгорел где-нибудь…
— Такой не сгорит, я знаю… Приползет… И что бросил знаю… Не простите ему, а?..
Валерка смотрел на Карабанова, и глаза его тускнели.
— Ты к бабе моей зайди… обязательно, — тихо сказал он. — Нинку жалко. Совсем дура. Меня от рации все тянула. Спасала. Я ее ударил… Жалко.
В горле у Валерки булькнуло, задрожали ресницы, и он заскрипел зубами, проваливаясь в забытье.
Харитон размахнулся и бросил веревку через протоку. Последнее кольцо не долетело до противоположного берега, упало в быструю воду. Он торопливо потащил веревку назад. Теперь она была мокрой и отяжелела. Харитон замер от страха.
Скулила рядом Саша, лезла под руку, мешала.
— Уйди! — бешено закричал Харитон. — Уйди, баба… зашибу…
Саша шарахнулась в сторону, заслонила рукой лицо. Страшен был Харитон.
— Я сейчас, — сказал Харитон. — Я ее, проклятую, заброшу…
Он полез в воду.
Петля зацепилась за черную, вросшую в песок корягу. Харитон натянул веревку, завалившись назад всем телом, испытал ее крепость. Веревка провисала почти до воды и раскачивалась. Он торопливо замотал свободный конец вокруг выбежавшей к самой воде тонкой елки.
— Давай, — сказал Харитон и толкнул Сашу.
Та затравленно оглянулась.
— Ну-ну-ну…
Саша вбежала в воду. Быстрая и холодная, она сдавила грудь.
— Еловый корень, — пробормотала Саша и едва не выпустила из рук веревку. Течение отрывало ноги от дна. Она оглянулась назад. На берегу были Харитон, Жора, Карабанов, Валерка…
Ей вдруг стало страшно остаться один на один с ледяной стремительной водой. Она попятилась к берегу. Убежал в дым Карабанов. «Пропадет», — подумала Саша и полезла из воды.
— Назад! — крпкнул Харитон. Глаза его слезились.
— Я с Валеркой. Я потом… — торопливо сказала Саша.
— Мне не переплыть, — пробормотал Жора и покосился на быстрину кровавыми глазами.
Огонь облизывал на берегу голые камни. Харитон пронизывал глазами.
— Я с обрыва упал, — сказал Жора и стал жевать губу. — В голове звон, и сил нет… Тошнит… Все качается…
Харитон задрал по-цыплячьи лысую голову и закричал:
— Сергей!.. Караба-а-анов!..
— Что? — сказал Жора. — Никого не видел. Пропалп остальные…
— Серге-ей! — орал Харитон.
— Отстань, — рассердился Жора. — Я же говорю: не видал… Я потом вспомню… Что-нибудь…
Жоре показалось, что Харитон спрашивает его о чем-то. Тот стоял к нему спиной, а голова была повернута задом наперед. Тошнота подступала к горлу, цветные палочки кололи глаза, и Жора злился.
— Да отстань ты! — со слезами в голосе выкрикнул он.
Харитон упал на колени, поднял обрывок веревки и стал вязать петлю. Голова у него опять была на месте, и Жора вдруг успокоился, вздохнул.
— А Карабанова нет, — сказал Харитон, посмотрел в глаза Жоре и вдруг заплакал, стал обвязывать Жору веревкой под мышками.
Тело у Жоры было вялым и вздрагивало, как студень. Его рвало.
«Сотрясение мозга», — с тревогой подумал Харитон и всхлипнул.
Все погибли. И Назаров, и Валерка. Зачем хотел вернуть Назаров Сашу? Она жива, а его нет. Назаров не один год проработал в тайге, должен знать, что от пожара не спасаются в одиночку… Оттого и побежал догонять…
Харитон быстро накинул скользящую петлю на веревку и стал приподнимать Жору.
— Ну давай, давай! — просил он, а сам едва шевелил ногами.
Карабанов теперь не вернется. Огонь не пустит. Значит, еще один… Зачем побежал? Бесполезно ведь… Кто остался в живых, тот пробился к реке…
Харитон обхватил Жору поперек тела и потащил к воде. Саша возилась с Валеркой.
— Ты переставляй ноги, переставляй… За веревку держись… Крепче. Мне тяжело… Понимаешь?.. Я не сильный…
Жора кусал губы и поднимался в рост. И уже в воде он вдруг схватил Харитона за грудки.
— А ты не бросишь?..
Харитон замер. Жора тянулся к его горлу скрюченными пальцами. Взгляд его вдруг стал осмысленным.