«Замкнулись аккумуляторы», — пришла страшная догадка. Механик, бредя по грудь в воде, бросился туда. Газы, пар разрывали легкие. Пожар под водой! Огонь пожирал кислород. Скорей, скорей! Аккумуляторы, все четыре ящика, выскочили из гнезд и повисли на проводах. Кузнецов схватился за них. По телу прошла судорога: ударило током. Тогда он локтем оборвал провода, и аккумуляторы упали в воду.
Нечепорюк оказался рядом и тушил горевшие масляные тряпки, обтирочную ветошь.
Огонь погас. Навалилась кромешная тьма. Вода продолжала клокотать, но уже несколько тише. Остановился и дизель. Кузнецову показалось, что он тонет, не теряя сознания. Чтобы избавиться от этого противного ощущения, шагнул к геологу.
— Это ты? — зачем-то спросил Кузнецов, будто бы кроме них здесь мог находиться еще кто другой. — Ну дела…
Механик и геолог стали рядом, прислонившись к остывающему корпусу дизеля. Кузнецов поймал в воде замасленный мешок и повязал им раненую голову.
Геолог тяжело вздохнул, спросил:
— Сегодня пятница?
— Пятница.
— Да, да, я знаю, — пробормотал геолог. — Сегодня пятница; поэтому смени на чашу кубок свой, а ежели все дни и так из чаши пьешь, удвой ее сегодня: священный этот день особо помяни! — Почему мне вдруг на ум пришли эти стихи?
— Тут не до стихов, — отозвался Кузнецов. — Давай бить по корпусу. Вдруг услышат нас.
— Кто? Рыбы? — мрачно пошутил Нечепорюк. — Сколько человек может выдержать без пищи?
— Смотря какой человек, — ответил Кузнецов. Но геолог не расслышал ответа. Он погрузился в свои мысли и будто бредил:
— Знаешь, я незаслуженно обидел одного человека, из-за чепухи. С тех пор и не дружим с ним.
— Ты брось грехи вспоминать. Исповедоваться вздумал? Я не поп, чтобы прощать твои прегрешения. Надо нам действовать, узнать, остался ли кто еще на судне. Искать станут — дадим знать о себе.
— Кто нас станет искать?
— Ты что, в выручку не веришь? — обозлился Кузнецов.
— Что значит веришь, не веришь? Кому не хочется верить в спасение. Надо только трезво на вещи смотреть, — спокойно ответил геолог.
Кузнецов возражать не стал, вслушиваясь в плеск воды, в легкое покачивание судна.
— Должно быть, к берегу несет. Ветер-то был с моря, — сказал он.
— Выбросит на камни, первая пробоина — и конец нам. Воздух сразу же уйдет.
— Смотря как ударимся. Может вынести и на песок. В удачу верить надо.
— Не верю я в фарт, — усмехнулся Нечепорюк. — Надо только на себя надеяться.
«Вот не повезло на компанию, — тоскливо подумал Кузнецов и представил себе лицо геолога — худощавое, с орлиным носом, темными грустными глазами. Был бы здесь Пестерев. С Витькой хоть словом можно перекинуться. Что-то не свистит он больше. Жив ли?»
Механик нащупал ногой какую-то железину. Окунулся, поднял — разводной ключ. Постучал в переборку. Прислушался. Оттуда раздался ответный стук, затем свист.
— Это паши. Слышишь, начальник? А ты говорил, — обрадовался Кузнецов.
Но геолога это словно и не касалось, он продолжал думать о своем.
«Говоришь, только на себя самого надеяться, сэр Нечепорюк? Вот ты многое собирался сделать, а что сделал? Главное-то в жизни сделал?» — с горечью думал геолог и сам себе ответил вслух:
— И ничего у меня не сделано!
— Так-то уж и ничего? — возразил Кузнецов. — Не верю тебе. Вот, помню, в детстве. Лет десять мне было. Плыл я по речке на бату. Знаешь бат? Долбленка, вертлявая, спасу нет. Ну и опрокинулся. Хорошо, за куст успел зацепиться. Только шапку унесло. Видел бы, как я горевал по ней: новая была. Понимаешь, жизнь спас себе — это будто бы так и надо, а шапку, ерунду, жалко. Вот и в тебе сейчас мелочность тоскует.
— Я вижу, рассудительный ты человек…
Снова навалилась плотная темнота.
— Эх черт, правая нога совсем замерзла, — пожаловался геолог. — Я только было собрался перемотать портянки, снял сапог, а тут и случись беда.
— Сапог надо найти. Пошли искать!
Долго бродили они почти по плечи в воде, шарили ногами — лезть с головой в воду не хотелось.
— Постой-ка, — вспомнил Кузнецов, — у меня в инструментах был старый. Берег для прокладок.
Механик заплескался где-то в углу.
— Нашел! Держи!
Нечепорюк пытался натянуть сапог, но он не налезал.
— Какой номер носишь? — спросил Кузнецов.
— Сорок второй. Только у меня высокий подъем.
— Ну ладно. Тогда на, бери мой, сорок третий, а я твой надену. — Механик, кряхтя и отфыркиваясь от воды, стянул под водой сапог, протянул его геологу.
— Спасибо, друг. В самый раз пришелся. Тебя как звать-то?
— Сергеем.
— А тебя?
— Владислав… — Нечепорюк помедлил и добавил: — Матвеевич.
— Понятно. Ну а теперь, Матвеич, давай помолчим, побережем свои силы.
Механик ошибся: в такой обстановке думы про себя тягостнее мыслей вслух. Нечепорюк первый не удержался. Заговорил:
— Мало мы с тобой пожили, Сергей.
— Это почему же «пожили»? Я еще жить не кончил. Рано отчаиваться, Матвеич.
— Пожалуй, ты прав, — как-то безразлично протянул Нечепорюк. И добавил совсем о другом: — А в прошлом году в это время я в Сочи отдыхал. Персики ел. Благодать! Особенно вдвоем, из одного кулька…
Как мечтал он поесть персиков из одного кулька с Верой Дигай! Он и вез ей из Сочи целый ящик персиков. С Кавказа до Петропавловска хорошо — на ТУ-104 за сутки долетел. Пересел на другой самолет и за шесть часов добрался до райцентра. А тут — стоп: раньше чем через неделю транспорта в экспедицию не предвиделось. Ждать, — значит, из персиков получится каша. А он вообще не желал ждать. Он хотел видеть Веру, сказать ей, что сватовство Краева было дурацким и что он виноват, уехав не простившись.
В тот же день Нечепорюк раздобыл в раймаге в кредит резиновую лодку и отправился в плавание. Плыл, не замечая низкого неба, холодной воды, угрюмых голых берегов. Ящик укрыл плащом, а сам сидел на нем, греб, вдыхая слабый аромат южных плодов. Через два дня он добрался до лагеря, вытянул лодочку подальше на берег, взял ящик под мышку и направился к камералке.
— Здравствуйте! — громко сказал он, ставя ящик на стол. — Вот, привет из Сочи! Угощайтесь — персики!
Краев, Солодов, Серенко обрадовались, заулыбались, и лишь Вера, наклонившаяся над лотком с образцами, не повернула головы. Серенко моментально вскрыл ящик. Послышались восторженные возгласы. Нечепорюк взял несколько самых сочных, самых крупных персиков и положил перед Верой.
— Возьми, Вера. Я ведь тебе их вез, — тихо сказал он.
Вора вспыхнула, нехотя взяла плод и, не глядя на Нечепорюка, стала есть.
— Плохи наши дела, сэр, — доверительно сказал ему немногим позже Солодов, — Теперь можете считать меня своим союзником. А нашим счастливым соперником — этого юнца с махровыми ресницами — Серенко. Верочка, кажется, серьезно в него втюрилась. Так-то!
Сейнер качнуло. Вода хлынула к другому борту.
— Опять шевелимся. Чуешь, Матвеич? — почему-то шепотом спросил Кузнецов.
— Что ты? Я про персики думал, — опомнился геолог.
— Так вот люди и замерзают. Обязательно им что-нибудь хорошее чудится.
Глава 7
Они уже привыкли к холоду, не замечали ни тьмы, ни воды, ни голода. Им хотелось только одного — воздуха. Свежего, бодрящего, пропитанного йодистыми испарениями моря, соленого воздуха родной стихии. Его здесь так мало! В кубрике он спрессован и давит на головы многопудовой тяжестью, от чего даже слабый плеск отдается в ушах громом. Но тишины никто и не хотел, чтобы не остаться наедине с гнетущими мыслями.