— Знаю! Иду! — механик сдержанно попрощался с девушкой за руку и догнал парней.
— Вот, Серега, из-за них, — кивок в сторону Серенко, — придется промысловый день терять. Свадебный подарок на что покупать будешь?
— Ладно, Витька. День потеряем, зато добра на два сделаем, — не принял шутки механик. Высокий, с ребячьим выражением на лице, он добродушно поглядывал на Серенко и ершил волнистые, цвета спелой соломы волосы.
— Известно, ты всегда согласен. Начальство решило, сразу и завибрировал…
— Знаешь что, Витька! — нахмурился механик.
— Знаю, Сережа, знаю. Не сердись. Вернемся — один замет специально для вас сделаем, на свадьбу…
Виталий Пестерев и Сергей Кузнецов, оба бывшие моряки-подводники, появились в здешних краях три года назад, сразу после демобилизации. Кое-кто из товарищей, вместе с которыми после службы отправились на Дальний Восток, устроился работать в Петропавловске, в траловом флоте или в морском порту, а Виталий с Сергеем доплыли до последнего рейсового пункта — до Олюторки. Тут на базе рыбокомбината и устроились на «Боевой».
— Отдать швартовы! — Капитан Сазанов шагнул в рубку, нагнулся над переговорной трубкой: — В машине! Как дела?
— Все в порядке! — раздался из трубки голос механика.
— Ну, малый вперед! — снова сказал капитан, перевел рукоятку машинного телеграфа и стал за штурвал.
Сейнер дрогнул и мелко задрожал. Запахло выхлопными газами. Забурлил за кормой винт. Пробасила сирена. Пискнули кранцы и закачались на бортах гирляндой. Судно по плавной кривой оторвалось от причала.
С моря в лагуну шла зыбь. Сазанов держался ближе к крутому берегу: там глубже. Сейнер начало потряхивать. Из переговорной трубки доносились сдержанные ругательства механика. Капитан улыбнулся.
— Ты что, Сережа? На кого сердишься? Прибавь оборотов!
— Есть прибавить оборотов!..
Через десяток минут сейнер вышел из устья Пахачи в океан.
— Полный вперед! — Капитан перевел рукоятку, круто переложил штурвал и передал его Макару Рублеву.
Сейнер лег на курс — бухта Сомнения.
Глава 2
Сто раз в году атакуют Камчатку циклоны. Воздушная круговерть, разметнувшись над океаном, несется от Японских островов к северу, выплескиваясь на берега, разметывая рыбацкие флотилии. Наткнувшись на двойной гребень каменистых хребтов, циклон рвет на его остриях свои крылья, рассыпаясь дождем и снегом…
Бухта Сомнения ощутила дыхание «южака» под вечер. Распахнутая навстречу ветрам, она равнодушно принимала в свои объятия беснующиеся волны. Распустив пенистые лохмы, яростно приплясывая, они выплескивались на обнаженную прибойную полосу. Тучи брызг достигали каменной террасы, на которой виднелись черные палатки. Это и был лагерь геолого-поисковой партии.
Палатки намокли, провисли. Над одной, шестиугольной, гремела покосившаяся жестяная труба. Из дверного прореза этой палатки показался парень с бледным носатым лицом. Он взглянул на трубу и сказал:
— Должна свалиться.
— Закрепил бы. Надоедает стук, — раздался из палатки женский голос.
Парень не сдвинулся с места, поглядел на море — и нырнул в палатку.
— Все его профиль выводишь? — ухмыльнулся он, заглянув через плечо девушки в спортивном костюме, удобно примостившейся на ящике с образцами. Перед ней лежала геологическая карта, и она в задумчивости что-то рисовала на полях.
— «Прелестным пальчиком писала заветный вензель «О» да «Е»». Тоже мне, хм, Татьяна Ларина в лыжных штанах.
— Тебе-то что? — нахмурила девушка брови.
— Зависть гложет, Верочка. И ревность. Ты бы мой портрет рисовала…
— Чего это ради?
— Ну хотя бы ради моей любви к тебе. — Парень поднял палец. — Жрать хочется, а все равно люблю.
— «Любовь, любовь»… зарядил одно и то же, — поморщилась Вера — Играешь одним словом, Николай. Надоело!
— А Паганини, знаешь, как играл на одной струне!
— Так то Паганини. Гений! А ты?.. — девушка махнула рукой.
Николай Солодов, младший геолог партии, улегся на раскладушку и с головой залез в спальный мешок. Полежал и дурашливо продекламировал:
— «Я верил Вере чистой верой и в веру Веры верил я…»
— Вот-вот, и до альбомных стишков дошли.
— Да-a, Верочка, — протянул Солодов. — Любовь не шутка. И никуда тебе от нее не деться. Ты в треугольнике из несгибаемых женихов: олюторский Чайльд Гарольд сэр Нечепорюк, синеглазый птенец Серенко и я — единственный без сучка и задоринки..
— Выструганный, — уточнила Вера.