Помогая доставать из лодки заледеневшие рюкзаки, хант бесстрастно произнес: «Твоя могу облас ходи, другой не терпит…» А я вспомнил Хопер и уроки Митроши.
Еще одна встреча с обласком произошла семь лет спустя на озере Дында. Дальнее это озеро лежит в глухих лесах между Обью и Енисеем, вытекает из него холодная река Таз, где стояла когда-то легендарная Мангазея. Долго рассказывать, как я пробирался сюда по Енисею, Елогую и порожистой речушке Кыксе, а потом еще два дня шел пешком. Туманным сентябрьским утром я стоял на пустынном пологом берегу озера, глядя на темнеющий посреди него большой остров, изрезанный заливами и бухтами. На этом острове мне нужно было обязательно побывать по служебным делам.
Я знал, что где-то на берегу должен быть спрятан облас, и, пользуясь охотничьими приметами, довольно скоро отыскал его. Обласок лежал перевернутый вверх дном, а под ним сухая береста, коробок со спичками и крохотное невесомое весло. Этот облас был, пожалуй, вдвое меньше аганского, и на первый взгляд плавать в нем мог только Бибигон или мальчик с пальчик.
Надо сказать, что в ближайшем к озеру Дынде поселке Келлог живут не ханты и не эвенки, а кеты — представители небольшой таежной народности.
Охотники и рыбаки, кеты делают лодки двух типов — тяжелые «илимки», над которыми при помощи тальниковых прутьев укрепляют полукругом берестяные крыши (они тогда очень похожи на китайские джонки), и совершенно миниатюрные обласки, главное достоинство которых — феноменальная легкость. Я мог бы без труда нести такую лодку на плече хоть целый день, но предстояло на ней плыть, и я глядел на обласок с опаской, тем более что поднимался ветерок.
Сесть в такой обласок, как в обычную лодку, нечего и думать. Надо вытащить почти всю лодку из воды, усесться на дно как можно ровнее и тогда уже осторожно сползти в ней на воду. Когда я проделал эту манипуляцию, обласок по самый край бортов оказался в воде. Легкая дрожь от мысли, что надо двигать веслом, передалась моей лодочке. Делая осторожные, расслабленные движения, я все более удалялся от берега.
Когда же обласок вышел из лесистого залива на озеро, где ветер развел небольшую, но частую волну, послышались звонкие шлепки в борт, и я с откровенным страхом посмотрел на черневший впереди остров.
Из-за кочек спокойно выплыла стайка кряковых уток, но я и не подумал менять весло на ружье. Ветерок, а вслед за ним и волны на озере заметно набирали силы. Вдали уже виднелись небольшие барашки, и мне пришлось повернуть лодку носом к волне.
Ох, как не хотелось опрокинуться посреди пустынного озера! Я чувствовал: нужно довериться лодочке, не спешить и поменьше двигаться. Я уже почти не греб, а только держал обласок носом к волне. И он меня не подвел. Когда подошли настоящие валы, обласок плавно перекатывался, словно лист кувшинки на волнах от моторки. Это было даже спокойнее, чем на частой зыби. В конце концов я добрался до острова и благополучно вернулся обратно.
Семь лет между встречей с обласом на Агане и его младшим братцем на Дынде — это семь экспедиционных таежных сезонов. И почти каждый из них памятен для меня знакомством с реками и лодками. Однажды снова довелось встретиться с ленскими долбленками, но уже на другой реке — Орленге. А на Таюре я увидел наконец настоящую берестянку.
Орленга — река немалая, у нее много притоков. Один из них носит название Поворотная. Вдвоем с местным охотоведом Валей Базыльниковым мы забрались в самые верховья этой речки, к Лено-Киренскому водоразделу, где человека редко встретишь. Там-то мы основательно заблудились (в тайге говорят — сблудили). В какие места нас тогда занесло, сколько зверья нам встретилось! Сначала мы попали в систему Киренги, а когда подались обратно в ленскую сторону, то забрали на север. На пятый день мы наткнулись на истоки незнакомой речушки, которую приняли за один из притоков Орленги. Но спустя еще три дня после долгих дебатов мы пришли к выводу, что идем вниз по течению Тагоры — совсем другой реки, впадающей в Лену где-то за Усть-Кутом, километров за пятьсот ниже Орленги.
На второй неделе нашей одиссеи мы соорудили плот и кое-как приплыли в крошечное, из двух домиков, стойбище Аикту. Там я был вознагражден за все мытарства встречей с эвенкийской лодкой из березовой коры, на которую смотрел так, будто вместо обычного зимовья мы встретили избушку на курьих ножках.