Хорошего от сына Матрена не ждала, поэтому смотрела на него настороженно. Но Степан сразу же по приезде занялся устройством давно прогнившей крыши на доме и сарае, починкой забора, заготовкой дров на зиму, чего раньше никогда не делал.
— Жить-то дома, что ли, намерен? — осторожно выспрашивала Матрена.
— Намотался я, мать! — неохотно отвечал Степан.
— А и вправду бы остепенился, Панушко. Все бы мне доживать-то полегше было, — просительно заглядывала в глаза сыну старуха…
— Время семью строить. Гнездо иметь. Не век же бобылем мотаться, — говорили Матрене соседи. — Приживется, подожди.
И Матрена ждала…
Но во время очередной попойки в сельповской столовой к Степану с Огарком подсел заготовитель сельпо Никифоров.
Как-никак много лет не виделись. Да и прицел Никифоров всегда в делах имел дальний.
— Чем заняться, земеля, мечтаешь? — ввернув блатное словечко, хитровато осведомился Никифоров.
— В колхоз. Куда здесь больше? — безразлично ответил Степан.
— Эх ты, землепроходец! — подмигнул ему заготовитель, ставя на стол бутылку «столичной». — Да я вам с дружком прямо золотой прииск предложить хочу. Месяц работы — мешок денег! Мочало. Рубль килограмм. Деньги на бочку. Раньше-то ты, Степан, этим делом, кажись, с отцом занимался?
Степан утвердительно мотнул головой.
— Опасно? Хм! Чего опасно-то? В ведомости могу ваших фамилий не проставлять… Где взять? А вон, на Юронге. За Гнилой Ложбиной. Лесники туда раз в год по обещанию ходят. Как вывозить? Рекой. На плоте. Из голья связать. За деньги медведь пляшет, ха-ха! — раскатисто грохнул Никифоров. — Э! Да что я вас одними сказками угощаю, — спохватился он. — А ну подставляй стаканы, братва!
Ребята охотно чокнулись гранеными. Влили огненную влагу в широко раскрытые рты. Крякнули. Откусили остывших котлет. Никифоров продолжал:
— Если что — леснику сотнягу, чтобы язык за зубами…
Степан слушал заготовителя без интереса, а у Огарка глаза сразу жадно загорелись. В разговор он не вступал, но нетерпеливо ерзал на скрипучем замызганном стуле.
Пили допоздна. Майская ночь с густым запахом черемухи давно опустилась на землю. Молодой хрупкий месяц смотрел с безоблачного высокого неба на только что одевшуюся в кипень цветов зелень.
Когда, пошатываясь, шли домой, Огарок шептал заплетающимся языком:
— Работаем, Атаман. Тряхнем бр-рит-тыми к-кудр-рями и удалимся в сторону южную, к морю ж-жемчужному с п-полными карманами. А то они у нас тощ-щеваты…
Степан, хотя и хмельной, взвешивал. По свету он, видимо, действительно поскитался достаточно. Голову на плаху класть не спешил. Шел медленно. Говорил неторопливо.
— Посмотрим, — вяло пообещал он.
Но через два дня, когда ему предложили в колхозе выйти в поле вместе с бабами, решился…
Лошадь Колотыгин оставил у Гнилой Ложбины. Через топи не проехать. Привязал ременным поводком к осинке, дал сена. Достал пеньковую веревку. Замотал ее легонько на поясе. «Вересу жене кадки бучить с берега принесу», — подумал он. Служба есть служба. Все ли на Юронге в порядке? Лесник Зубовского кордона, что жил километров за двадцать от этих мест ниже по реке, недавно писал Василию: «Поглядел бы, Федосеич, на реку нашу в верховьях. Чтой-то уж недели две по ней больно много мертвого мальку несет. В иных заводях столько его течением прибило, что тебе серебро светится на солнце…»
«Отчего бы это? — пробираясь по мшистой рамени, думал Колотыгин. — Взорвать омуты некому. Отравить тоже нечем».
Юронгу Василий любил безмерно. Речка эта была чистой, звенела прохладной лесной влагой перекатов, темнела глубокими омутами, стлалась спокойными ровными плесами с золотистой желтизной кувшинок.
Колотыгин шел осторожно. Не спешил. Изучающе смотрел: каков урожай сосны и ели? Есть ли брусника и клюква на болоте? Сколько и какого зверя встречается в лесной житнице? Он знал, что лесная наука любит людей вдумчивых, зорких. Таким он и старался быть.
Гнилая Ложбина кончилась. Под ногами пружинил плотный ворс кукушкина льна. Дальше до самого берега Юронги тянулись уникальные насаждения липы — богатейшая база местного пчеловодства. Километрах в трех — Комаровская пасека. Знакомый Василию пасечник Емельян Никанорыч получает на ней самые высокие медосборы в районе.
Занятый своими мыслями, Федосеич не заметил, как дошагал до Старой берлоги. До реки оставалось метров триста. Но что это? Василий не узнал здешних мест…