— Так-то надежнее! — сказал вслух Колотыгин.
Степан не заметил, как за работой прошло более получаса. Огарок не возвращался. Вблизи хрустнула ветка, и опять все замерло. Степан легонько свистнул — ответа не последовало.
Внезапно он услышал властный окрик:
— Руки вверх!
Из-за колышущейся на ветру стены развешанного мочала с ружьем наизготовку вышел пожилой человек в форме лесника. И в то же время Степан увидел сноп огня, взметнувшийся от ружья к вершинам гребнистых елей.
«Засыпались!» — понял Степан. Он медленно поднимал руки. Еще медленней ворочал головой и глазами. Соображал: «Один! Ну это еще полбеды». Однако в сердце заползала тревога: «Где же Огарок?»
— Ложись! — раздалась повелительная команда. Атаман нехотя лег на мочальную паздеру, зорко следя за действиями лесника. А тот, чтобы окончательно обезопасить себя, решил осмотреть карманы браконьера. Подошел вплотную. И как только рука Василия скользнула в брючный карман Степана, где, кроме портсигара, ничего не оказалось, Атаман с быстротой молнии свернулся ужом. Ухватил цепкими, сильными пальцами ноги Колотыгина. Повалил его. Левая рука лесника застряла в глубоком кармане бандита. В правой он еще держал тулку. Василий видел исказившееся в тупой злобе озверевшее лицо Атамана. Налившиеся яростью колючие глаза. Напрягшиеся до синевы шейные вены. Слышал хриплое дыхание.
Огромным усилием Колотыгин выдернул застрявшую руку. Бросил подальше от себя двустволку. Как клещами, сдавил рвавшегося к ружью Атамана. Живой человеческий ком катался по земле. То лесник брал верх и неистово дубасил браконьера, то Атаман наносил тяжкие удары леснику. Докатились до вешал с мочалом. Кряхтя, поднялись на ноги. И снова рухнули, обессиленные, на землю. Колотыгин, падая, сильно ободрал о суковатую жердь руку. Но не почувствовал боли. Распухшие губы его кровоточили. Он ежеминутно сплевывал кровавую слюну.
У бандита затек левый глаз. Фиолетово-синим бугром вспухло надбровье. Три нижних передних зуба выплюнул он от первого удара Василия.
Оба устали. Дышали тяжело и жарко. Остановились, мертвой хваткой вцепившись один в другого. И снова ярость борьбы захлестнула дерущихся. Из голенища лесника выскользнул нож. Волосатые руки Атамана судорожно потянулись к нему. Василий крутился. Ногой отбивал руки бандита. Высматривал момент, как бы самому ухватиться за костяную рукоять увесистого тесака. Но вот Атаман изловчился, на секунду выскользнул из объятий Колотыгина. Гибкой змеей скользнул на животе по земле. Широко взмахнул рукой…
Василий почувствовал, как под рубахой разлилась липкая мокрота. На миг померкло в глазах, закружилась голова, а в теле появилась предательская слабость. Понимая, что ранен, Колотыгин собрал все силы и ловким ударом выбил нож из рук Атамана. Вскочил, нервно шаря глазами: где кинжал?
Почувствовав минутную свободу, Атаман бросился наутек. На ходу зло двинул одно из ближайших вешал с шелестящим на ветру сухим мочалом, крикнул:
— Пр-ропади все пр-ропадом! Т-т-вою м-ма-ать!..
Концы длинных волокнистых прядей расслоившегося мочала угодили в пляшущий огонь костра. И вмиг желтые, синие, зеленоватые языки пламени, как по сероватой россыпи пороха, скользнули в разные стороны. В несколько секунд огненный вал и густые клубы сизого дыма поднялись над лесом. Скрываясь за расползавшимся облаком дыма, саженными прыжками Атаман побежал к крутояру и камнем скатился с берега. Следом мелкий галечник тонко зазвенел о стеклянную гладь реки.
Едкий дым застлал глаза Василию. Стараясь не дышать в дыму, он ощупью нашарил ружье. Бросился вслед за бандитом. А выбежав к берегу, увидел, как тот, пригибаясь к земле, мчался что есть духу по заросшему кудрявым ивняком противоположному берегу.
Лесник прицелился. Нажал на спуск. Выстрела не последовало. Недоуменно посмотрел в казенники — они были пусты. Придя в себя, Колотыгин вспомнил, что один заряд Огарок выпустил по нему, второй — он сам, подходя к Атаману.
— Шакалы! — только и смог произнести он, сердито сплюнув на зеркальную поверхность спокойной Юронги.
Бок кровоточил. Во всем теле разливалась слабость. Хотелось упасть на траву и забыться, чтобы восстановить силы. Но Василий понимал, что это равносильно смерти. Стоит лечь — истечешь кровью и уж никогда не поднимешься с этой влажной, сладко пахнущей отцветающим разнотравьем земли. Он тряхнул отяжелевшей горячей головой. Сбросил пропотевший френч. Полинявшую сатиновую рубашку разорвал на несколько узких лент и как мог перетянул рану.