На Кокальды самолет перегружался и заправлялся бензином и маслом, и временный начальник Василия Иваныча, тоже сравнительно молодой мужчина с заиндевевшими усами, хлопая белесыми от инея ресницами, говорил, как дрова колол:
— Там нужен деятельный, волевой человек. Более того, хороший психолог и дипломат.
Василий Иваныч сделал спокойное лицо.
— Туда прислали на период экспедиции пять разгильдяев, и откуда бы вы думали?
Василий Иваныч сохранил спокойное выражение лица.
— Из Адлера!
Василий Иваныч покачал головой и понимающе улыбнулся.
— Там, правда, есть один инженер, совсем мальчик, но, мне кажется, он распустил всю эту братию, и вам придется наладить работу.
— А какие у меня будут меры воздействия? Я смогу воздействовать на их заработок?
Начальник слегка поморщился.
— Разумеется. Но не забывайте, в каких условиях здесь приходится работать. И, — он тонко улыбнулся (а много времени спустя Василий Иваныч вспомнил эту улыбку), — я думаю, вы этого не забудете.
Разговор происходил на ледовом аэродроме Кокальды. С одной стороны взлетной полосы поднимался высокий берег, усыпанный большими острыми камнями, впаянными в плотный снег, а с другой стороны — снежные горы, резко и жестко очерченные, без полутеней и переходов. Низкое солнце, окруженное белесой радугой, было в дымке.
Сначала мороз показался Василию Иванычу небольшим, но через некоторое время он почувствовал, что если сейчас не спрячется в тепло, то нос и щеки промерзнут насквозь и по ним можно будет постучать, как по деревяшке.
— Какая сейчас температура? — спросил он, с трудом двигая смерзающимися челюстями.
— Порядка сорока.
— Инженер, — раздался спасительный голос бортмеханика, — поехали!
— Желаю успеха, — сказал начальник Василию Иванычу и крепко, как будто желая показать, какой он сильный, пожал ему руку.
И Василий Иваныч торопливо пошел к самолету, чтобы побыстрее добраться до тепла, а потом не выдержал и позорно побежал.
«Я зажму всю эту братию, — думал он про авиатехников, согревшись внутри самолета, — молчание, значительное лицо, вежливость, со всеми по имени-отчеству и воздействие на зарплату».
Но, несмотря на воинственное настроение, появившееся в тепле, он чувствовал, что морская свинка была не совсем права и приключения еще свалятся на его голову, и он предчувствовал: теперь не придется мечтать о бурях и приключениях, как о благе. Их будет достаточно.
Остров был длинный и выпуклый, как спина морского чудовища, вынырнувшего из океана и вмерзшего в лед. с несколькими домиками и воткнутыми в тело радиомачтами. И все это показалось Василию Иванычу таким непрочным и временным, как будто и вправду стояло на живой спине.
«Я заставлю их работать! — подумал он, делая спокойное лицо. — Разгильдяи!»
— Вы будете новый инженер? — спросили сзади.
Василий Иваныч оглянулся. Два авиатехника с необыкновенно красными лицами, хоть прикуривай от щек сигареты, стояли, переминаясь с ноги на ногу, и улыбались.
— Не только буду, но и есть, — сказал Василий Иваныч «строго, но вежливо», и лица техников еще шире растянулись улыбками.
Один из них взял у Василия Иваныча рюкзак и забросил в кузов грузовика, окруженного паром, работающего на малом газе, чтоб не застыл мотор.
— Подбрось инженера до гостиницы, — сказал техник шоферу.
— Вы из Адлера? — спросил Василий Иваныч.
— Нет, из Хомотты. Сюда в командировку, а есть, правда, и южные ребята. Те, которые с бородами, — южане.
Василий Иваныч машинально посмотрел на второго техника и отметил, что тот также брит. И теперь решил ни в коем случае не отращивать бороды, хотя у него раньше и было такое намерение.
— После этой дыры Хомотты кажется Парижем, — сказал техник, добродушно хлопая белыми, как у альбиноса, ресницами, но Василий Иваныч сохранил спокойное выражение лица.
«Никаких вась-вась! — подумал он. — Если б я не был начальником, может, мы сделались бы друзьями, но сейчас — никаких слабостей. Я обречен на одиночество, если хочу, чтоб самолеты летали без приключений».
— Как ваша фамилия? — спросил он.
— Пилюта, Иван.
— По отчеству?
— Не надо по отчеству, — сказал Пилюта смущенно и, может, даже покраснел бы, если б мог.
— Но это, смею думать, не секрет? — Василий Иваныч решил всегда оставлять за собой последнее слово.
«Пусть привыкают», — подумал он.
— Ну, Сидорыч.
— Очень рад с вами познакомиться, Иван Сидорыч, — сказал Василий Иваныч без улыбки.
Пилюта пожал плечами: зачем тысячи китайских церемоний? И как будто с облегчением услышал гул самолета.
Как раз в это время на стоянку заруливал слепяще красный самолет Полярной авиации, окруженный снежным красноватым вихрем, и Пилюта побежал его встречать. Он поднял руки, показывая, куда заруливать, самолет послушно повернулся к нему носом, и Пилюта шел задом и так усердно махал руками, как будто самолет двигался от его рук.
«Хочет согреться, вот и машет руками», — подумал Василий Иваныч.
Шофер отпустил сцепление и дал газ.
Василий Иваныч доехал до гостиницы и сказал шоферу на всякий случай: «Спасибо».
В гостинице, длинном здании барачного типа, размещались и столовая, и кинотеатр, и библиотека, и медпункт, и биллиардная. И он, проходя по коридору, попадал то в темноту кинотеатра с призраками из другой жизни, то слышал стук ложек, то оказывался в табачном тумане биллиардной. И везде на него обращали внимание: на Севере каждый человек нужен.
Навстречу выскочил молодой, очень красивый парень в тапках на босу ногу, уже оповещенный о прибытии второго инженера, и сказал:
— Очень рад, что вы приехали. Я инженер.
— Ну, нам-то можно и на «ты», — улыбнулся Василий Иваныч.
— А я здесь совсем зашился, — махнул своей очень тонкой рукой инженер, — народу нет, запчастей нет, литературы нет, и самолеты сыплются один за другим, только успевай обслуживать.
— Как-нибудь вывернемся, — сказал Василий Иваныч, — ты, наверное, не так поставил себя. Сразу «вась-вась». Так ведь?
Инженер пожал плечами, не зная, что ответить.
Василий Иваныч очутился в комнате с четырьмя двухэтажными койками.
Четверо парней расписывали «пульку» прямо на белом пластмассовом столике, и столик носил на себе следы многих карточных баталий. Когда появился Василий Иваныч, все доброжелательно посмотрели на него и по очереди пожали ему руку.
На стене висела картинка — розовая свинья, нога на ногу, непринужденно курящая папиросу, и внизу подпись: «А я курю». Впрочем, в комнате курила не только одна свинья. Дым стоял, как от засорившейся печки. Даже глаза ело.
Инженер принес Василию Иванычу постельное белье и даже сам хотел застелить ему постель, но Василий Иваныч сказал:
— Ну, что ты, что ты! Я сам.
— Все бы ничего, да вот я, откровенно говоря, совсем не знаю реактивной техники, — вздохнул инженер, — я «поршневик».
— Я более менее знаю, — сказал Василий Иваныч скромно.
И на самом деле он знал. Не раз он с блеском сдавал зачеты по знанию материальной части комиссии из высшего командования и не раз сам принимал зачеты у техсостава. У него была записная книжка, где даже отмечалось, какой регулировочный винт каким ключом вертеть, и еще он чувствовал моторы, что называется, нутром, вполвзгляда косясь на приборы, только для проверки своего «чутья». Это вырабатывается после того, как сам запустишь и прослушаешь тысячи моторов.
— Тогда нормально, — сказал инженер, — вывернемся…