После принятия первой стопки он почувствовал в мыслях легкость необыкновенную и сказал «сдержанно» те слова, которые давно уже сложились в его уме и затвердились почти наизусть:
— Направо пойдешь — будешь богат. Налево — женат. Прямо — погибнешь. Пойду-ка я прямо. А если б тот парень на распутье не пошел прямо, то и сказки не получилось бы. Давайте выпьем за безрассудство!
Доктор удивленно поднял голову и посмотрел на Василия Иваныча даже несколько презрительно. Это Василий Иваныч почувствовал по тому, как он бесцеремонно рассматривал его щеки. Как рекламную картинку «Пейте томатный сок!»
Доктор поймал в банке огурец и, покачав головой, захрустел.
Он был лет тридцати, но уже старый полярник. Это чувствовалось по той простоте обращения, которая в большой компании обычно выдает человека умного, а на Севере — еще и битого.
— А какие здесь достопримечательности? — спросил Василий Иваныч, чувствуя, что его несет по кочкам.
— Никаких, — сказал доктор.
— Я тоже, как вышел из самолета — снег, лед и небо, обесцвеченное снегом и само белое. Взгляду зацепиться не за что.
Доктор снова посмотрел на Василия Иваныча недоуменно.
— Впрочем, есть обелиск на острове Дальнем, — сказал он, — тем, кто его открыл.
— Да-да, — вспомнил Василий Иваныч, — я видел что-то высокое и темное на островке, который рядом. Так это и есть обелиск?
Крупное лицо доктора оживилось.
Двери распахнулись, и кто-то залепленный снегом из темноты коридора сказал:
— Вадим Петрович, у Бахарева плохо с сердцем. Вездеход здесь.
Доктор надел кямчи — меховые носки, торбаса и меховую рубашку: он предпочитал одежду северных народностей, настолько мудро придуманную, что в ней даже европеец выживет.
Сверху он надел меховую куртку с капюшоном и, налив себе еще полстакана, выпил, поймал в банке огурец и вышел, похрустывая огурцом.
На улице мело. Стекла толсто намерзли, и на щелях рамы — ледяные валики.
Инженер все читал свое письмо и, не глядя, загребал строганину и, запрокидывая голову, высыпал ее в рот.
— Не сладко, наверное, сейчас доктору, — сказал Василий Иваныч. Инженер засмеялся.
— Ты что?
— Читаю письмо. Забавно. Послушай, — сказал он. — «Я прочитал в немецком журнале за август месяц: «Стремянку опрокинуло снежной бурей, но людей из персонала аэропорта не опрокинешь. Они работают при температуре минус сорок и считают свою жизнь вполне нормальной». Это подпись под фото, где два технаря волокут на себе шарманку для запуска двигателей. Все даю в своем, возможно неточном, переводе. Передай привет всем нашим «героям-полярникам», «которые очень уважают летчиков. Они доставляют им почту, медикаменты, пищу и спасение заблудившимся». Это из подписи к другой фотографии…»
— Непонятно, зачем там обелиск? Ведь остров-то необитаемый…
Инженер пожал плечами.
— А что, если я схожу как-нибудь туда?
— Сходите, — сказал инженер, укладывая письмо в конверт, — но лучше с кем-нибудь. И возьмите с собой карабин. У доктора под койкой.
— Зачем?
— На всякий случай. И за Дальний не ходите. Льдину может оторвать и унести в океан. Сам понимаешь, Арктика.
Инженер никак не мог привыкнуть называть Василия Иваныча на «ты» хотя был почти его ровесником.
Василий Иваныч навел на столе порядок и лег спать.
Доктор вернулся к утру с посеревшим от бессонной ночи лицом. но слегка взвинченный и довольный.
— Страшная штука — Арктика, — сказал он инженеру как будто с восторгом, — иногда неприятно оказаться с ней с глазу на глаз.
Он свалился на койку и тут же захрапел.
Мороз был около тридцати пяти. Василий Иваныч рвался в бой, но, когда узнал, что в так называемой смене всего-навсего два техника, ему сделалось не по себе.
На аэродром шли инженер, Василий Иваныч и «смена» — два техника, уже знакомый Иван Пилюта и бородач — значит, южанин.
Над горизонтом висело сразу три солнца, окруженных радужными кругами, но от этого не делалось теплее.
Василий Иваныч молчал, чтобы оставить себе, как он думал, большую свободу действий, а техники и инженер дружески болтали.
И вдруг один за одним приземлились сразу три самолета: два «поршня», то есть поршневых, и один турбовинтовой — «АН-12». Техники и инженер побежали их встречать.
Василий Иваныч не спеша подошел к самолету «АН-12» с озабоченным видом. Он этот самолет знал совсем неплохо, но сейчас почувствовал, что работать придется самому, своими руками, а это значит, нужно крутить гайки на морозе, а не сидя в кабине, запускать моторы и слушать, как они работают. И его охватил страх.