Наша лодка сделала еще один поворот — и мы увидели участок, предназначенный для строительства. Гигантский драглайн вычерпывал грязь и торф, оставляя после себя глубокую траншею. Вереница тяжелых грузовиков подвозила и сваливала горы гравия. А бульдозеры сдвигали его в траншеи, разравнивали и уплотняли. Строители, не теряя времени, укладывали бетонные блоки в фундамент будущей фабрики.
Да, сегодня у человека достаточно знаний и техники, чтобы покорить марши. Промышленные предприятия, построенные в маршах Нью-Джерси, уже ничем не отличаются от заводов и фабрик Нью-Йорка.
Мы делаем еще один поворот — и лодка входит в высокие заросли осоковидной травы, хорошо произрастающей только в тех местах, где соленая вода смешивается с пресной. По сторонам видны затопленные пни кедра. Когда-то эти могучие деревья росли на суше, но подступившие марши погубили их. Это еще одно доказательство того, что море наступает. В другом месте, у размытого берега, где некогда была мусорная свалка, мы встретили лодку краболовов. Впервые за двадцать лет в этих местах появились голубые крабы. Почему? Уж не потому ли, что здесь когда-то была свалка?
Приближаемся к берегу, идем мимо фабрик и заводов, которые, как полагают, должны принести обществу благо. Но увы, это сплошь и рядом далеко не так. В конце пути мы оказываемся в районе свалки. Вокруг на воде обрывки бумаги, пластмассы, апельсиновые корки. А с берега в воду бульдозеры сталкивают новые горы мусора. В день его сюда поступает четыреста вагонов. Чтобы установить мусоросжигатель, нужны какие-то расходы. Так что сваливать мусор в марши дешевле.
А рядом в густых зарослях осоки какие-то черные птицы безмятежно выводят свои мелодии. Бульдозеры же надвигаются ближе и ближе. Такой контраст здесь повсюду, и он означает своеобразный протест маршей против наступающей цивилизации. Вот обычная картина: консервные банки ржавеют в воде, и рядом спокойно стоит белая цапля; в рев бульдозера вплетается всплеск кормящейся рыбы; запах моря перебивает зловоние гниющих отбросов; тысячи фунтов устриц и тысячи фунтов мусора. И все это рядом.
Да, марши сопротивляются, пытаются выжить. Мы видели это во многих местах, но, увы, им это удается не часто. Но если проникнуться сознанием опасности, которая угрожает этому уникальному району, то еще не поздно спасти марши.
Лев Гейденрейх
ПУРГА
Рассказ
Рис. Г. Валетова
Каким-то образом романтика этого края и приключенчество проникают в кровь этих людей, его колдовские чары сковывают их, не позволяя им уйти.
На севере редко кто скажет «буран», «вьюга», «метель». Коренные жители, а вслед за ними и приезжие чаще говорят «пурга». Это слово происходит от финского «пурку» — снежная буря. В Заполярье оно, видимо, занесено пришедшими на север коми.
Пурга — частый спутник полярных путешествий. К ней привыкаешь и не очень страшишься. Началась пурга. Ну что же, переждем. Если не очень сильно метет, разведем костер, обогреемся, а разыграется пурга, переспим в «куропаточьем чуме». Посветлеет к утру — опять в путь.
Но однажды довелось мне попасть в такую пургу, которая запомнилась навсегда. До сих пор до мельчайших подробностей сохранились в памяти все переживания в борьбе с ней. Они ярки, выпуклы, потому что, борясь за жизнь, приходится предельно напрягать все свои духовные и физические силы, проявлять волю к жизни, и это не может не запомниться…
За полярным кругом, на полуострове Ямал, на левом берегу Обской губы, севернее Салехарда, приютился поселок Пуйко. Когда-то здесь были вотчинные угодья: оленьи пастбища, песцовые норенья, рыбацкие тони богатого ненецкого рода Пуйко. Отсюда и название поселка.
По правую сторону Обской губы, севернее Пуйко, находится поселок Кутопьюган.
По оленеводческим и пушным делам мне надо было попасть из Пуйко в Кутопьюган. Расстояние — километров сорок, что по тундровым масштабам небольшой путь. Стоял декабрь. Луна была на ущербе, небо беззвездное, в тяжелых облаках. Прошли снегопады. Изредка повизгивала пурга. В ясные дни декабрьские морозы сжимали ртутный столбик градусника так, что он падал ниже отметины в пятьдесят по Цельсию.