На аэродроме тихо, из клумб торчат стрелы ирисов, замер флюгер на крыше. Два Ан-2, Ми-4 и Ми-1. Около них копаются техники.
Сколько таких аэродромов в стране — небольших, заштатных, но без них невозможна жизнь в бездорожных краях.
На Жицкого налетают люди, каждый старается доказать, что вертолет нужен ему, именно ему. Константин не отказывает никому, но и не обещает ничего. Сначала надо узнать погоду, поговорить с диспетчером. Шумный народ эти заказчики, въедливый, да это понятно: где-то в тайге их люди… Четвертый час болтаемся мы в воздухе — от Экимчана к метеостанции в сопках, оттуда — к старателям, к лесоустроителям. Сейчас летим к геологам. Вздрагивают у моих ног банки, кажется, вот-вот селедка, нарисованная на крышке, прыгнет на ботинок. Трясет отчаянно, и кажется, что вроде бы ты уже не человек, а мешок с костями.
Посадка. Геологи бегут к вертолету. Прилетели новые люди, привезли письма, молодую картошку, огурцы — чем не праздник? Вот хариус, ешьте, люди с неба. А что нового в мире? Что на БАМе? Все тут — и мы, наше Дальневосточное геологическое управление тоже — работают на эту магистраль.
Начальник партии нюхает привезенный нами огурец, с хрустом надкусывает.
— К восьмидесятому году, — говорит он, — надо подготовить геологические данные. На всю полосу восточной части магистрали, на сто километров по обе ее стороны.
— А что-нибудь уже есть?
— Разведка покажет. БАМ у нас проходит по северо-восточной окраине Буреинского массива. Там магматические породы, в основном гранитоиды… Все зависит от детальной работы. Чем больше вложишь средств, тем больше отдача. Думаю, нас ждут интересные открытия.
Он взял второй огурец и ласково погладил пупырышки.
— Мы кое-что БАМу дадим. Но и нам она вот как нужна, магистраль! Транспортная артерия. Значит, народ будет, поселки — и мы рядом. Хорошо… Давайте-ка мы вас ухой угостим! Да успеете вы, налетаетесь…
— Экимчан скоро! — кричит мне в ухо бортмеханик Саша Лукашов.
Он делает плавный жест рукой сверху вниз, и я киваю: понял, понял, близка посадка. Конец долгому летнему дню. Саша проходит в хвост вертолета. пьет воду из трехлитровой банки — ее наполнили мы в чистой речке. у самого Охотского моря. Саша ставит баню в надежный уголок, еще раз показывает, как мы плавно снизимся в Экимчане, и лезет наверх, на свое место.
Я тоже тянусь к банке, вспоминаю, что с утра мы почти ничего не ели. Досталось по бутерброду из экимчанского аэропорта, да еще угостили нас вяленым хариусом геологи.
Пора, пора уже закончиться этому шуму, этой тряске, пора остановиться «махалкам», как в просторечии называют летчики лопасти вертолета. Налетались ребята, потрудился наш Ми-4. Чего только не перебывало в его чреве за день — ящики с огурцами, геологические образцы, приборы, мешки с крупой… Ну и. конечно, люди, которым без вертолета трудно добраться до своих баз. метеостанций, отрядов и партий — всех тех «точек», не таких уж многочисленных, но и немалых числом, которые разбросаны по северу Амурской области.
Мы идем на посадку, и я представляю себе, как выпрыгнет сейчас из вертолета экипаж — усталые молодые люди. Я понимаю, как рады будут они тишине, тихой аэродромной жизни к вечеру, когда не мельтешат перед глазами, не машут перед лицом руками, не ходят по пятам заказчики. Ради них. ради их всегда важного дела и направили сюда вертолет. Им — геологам, лесостроителям, топографам, золотодобытчикам — служит экипаж Ми-4. Но к концу дня хочется тишины, негромких и неспешных разговоров, хочется принадлежать себе, а не заказчику.
— Санрейс! — кричит в ухо Лукашов. — По рации… Больной. Пойдем за ним.
И едва вертолет садится, как в него залезает врач, машина натужно отрывается от земли, задирает немного хвост и несется вдоль полосы, набирая высоту.
Санитарный рейс — святое дело.
Мы летим навстречу грозе. Вертолет прижался к земле, идет над вершинами сопок. Утром и днем, когда маршруты были длиннее, а погода лучше, мы поднимались высоко-высоко. Сопки казались оттуда, с высоты, сытыми и довольными животными. Необозримо стадо этих неведомых животных. Они прилегли отдохнуть, реки, ручьи холодили их нагретые солнцем бока. Спокойствие и тишина, покорность течению времени… Теперь сопки совсем не похожи на мирных животных. Они опасны, ощетинились стволами деревьев. Низкие облака слева темными рыбами хищно несутся куда-то, справа сцепились в огромный клубок, замерли в грозном переплетенье.