Вертолет долго кружит над излучиной обмелевшей речушки, и плавный вираж позволяет заметить квадраты палаток, длинный стол, черное пятно кострища. Надо сесть поближе к лагерю лесоустроителей, может быть, больного придется нести к вертолету, но мешают деревья. Потом мы все-таки проваливаемся в тесное пространство поляны, едва не срубая лопастями ветки. И торопимся по кочкам вслед за врачом к палаткам, где молчаливо стоят бородачи в ковбойках и брезентовых штанах.
— Забираем, — говорит врач, выходя из палатки. Он поддерживает под руку парня с бледным заострившимся лицом. — Дайте ему куртку.
Я такого еще не видел: чтобы вот так взлетал вертолет. Мы поднимаемся на метр-полтора или на два метра и пятимся в узкий коридор между деревьями. Машину раскачивает, поэтому командир сажает ее на несколько секунд и снова поднимает в воздух, чтобы отвоевать еще пяток метров для взлета. Гудит двигатель, мелко дрожит на резиновых растяжках какой-то прибор, истерична пляска веток на деревьях — воздушная волна вызывает эту виттову пляску. Зябко кутается в куртку больной и расширенными глазами смотрит в иллюминатор.
Жицкий точно втискивает вертолет хвостом в таежный коридор, завыл страдальчески двигатель, всплеснули в ужасе ветками деревья, приникла к земле трава. И вот машина, поднимаясь, стремится по коридору, переваливает через деревья на другом конце поляны.
Врач восхищенно крутит головой, даже на лице больного появляется слабая улыбка.
…Есть, есть в жизни небольшие награды за трудные будни. Их и наградами-то никто не назовет, но тем не менее это награда за длинную цепочку дневных дел, за постоянное напряжение. Когда вертолет, наконец, садится в Экимчане и «махалки» останавливаются, когда летчики уже точно знают, что больному ничто не грозит, когда вспоминают они, что за день только один раз поели, а столовая в поселке уже закрыта, разве не подарок, не награда услышать от моториста и старшего техника: «Ждет обед!» И обед этот не в поселке, до которого идти и идти, а рядом, метрах в пятидесяти от взлетно-посадочной полосы.
Обжигает лицо и руки ледяная вода из ручья, сладок запах наваристого супа, приготовленного под открытым небом. На столе большие куски хлеба, и чуть в стороне, на кирпичах, жарится картошка. Покусывают комары, но это мелочь. А вот врытый в землю стол, тишина, темнеющие в наступающих сумерках сопки, дымок очага, мужская забота товарищей и первая горячая ложка супа… О мир, ты прекрасен!
— Да-а, — тянет Жидкий. Я жду, что он скажет что-то об этом безмятежном, ясном и загадочном в своем совершенстве мире вокруг, но Константин говорит о другом, все о том же. — Сегодня успели много. Верно?
— Командир, как всегда, прав, — с легкой иронией молодости и с неподдельным уважением начинающего летчика откликается шорой пилот Юрий Сорокин. — Наша задача известная: не торопиться и успевать.
Вечная проблема жизни — успеть. Успеть немало: увидеть, почувствовать, узнать, поделиться накопленным с людьми. И мудрый жизненный закон — не торопиться. Если, конечно, подразумевать спорый и напряженный ритм, ничего общего не имеющий с суетой, с торопливостью, с безалаберным «давай-давай, гам разберемся».
Хвала авиации, особенно вертолетной. Она помогает эту печную проблему решить. Работа вертолетчика позволяет быть ко многому причастным.
Я бросаю взгляд на Константина, на его открытое лицо, на сильные руки, которые тяжело лежат на столе. Молод, спокоен, сосредоточен. Печать неизбежного профессионального риска на его лице, осторожность бывалого человека — в глазах. Густые темные волосы спадают на лоб. Слабый запах одеколона доносится до меня, и невольно всплывает картинка утра: командир выходит из номера гостиницы, стрелки брюк режут воздух и полны «Шипра» заглушают запахи гостиничного быта. И вообще красиво, когда летчики идут по поселку в своих темно-синих костюмах.
Летает Жицкий уже десять лет. В Амурской области в основном. Судьба подарила ему эти широкие, свободные края. Да что судьба… Она ведь не только счастливый или трудный случай. Константин сам выбрал после училища Дальний Восток. И выходит, выбрал Байкало-Амурскую магистраль, Зейскую ГЭС, наводнения, таежные пожары, геологию, десанты строителей, тревожные санитарные рейсы и многое другое, что так или иначе связано здесь с авиацией.
Константина летчики называют бамовцем. Он уже был им в те годы, когда о магистрали говорили лишь в среде специалистов, когда будущую железную дорогу только намечали. Ленгипротранс, Мосгипротранс. Экспедиции изыскателей-проектировщиков, которые на запад, север и на восток от Тынды прокладывали изыскательскую просеку. И вместе с ними были вертолеты, был Константин Жицкий. Он забрасывал на «точки» партии, завозил в тайгу горючее для вездеходов, оборудование, людей. Кончили изыскатели участок, надо перебазироваться — и вот несется по рации призыв к вертолетчикам: ждем, помогите.