Четырех-пятиметровый тростник в палец толщиной растет здесь густыми пучками. Выбрав один из них, диаметром метра в три, я срезаю тростник, по окружности образовавшегося пространства связываю верхушки растений; срезанный тростник и напоминающая аир сухая прошлогодняя трава идут на стены. Вот и юрта готова. Казахи делают их из войлока, застилают пол шкурами и коврами из верблюжьей шерсти. Моя же юрта, если ее можно так назвать, чертовски холодна. Ветер продувает ее насквозь. Холод пронизывает до костей. Под утро и я, и мое жилище покрываемся инеем. Срезаю тростник с подветренной стороны и развожу костер у самого ложа. Урывками сплю, но, когда через несколько минут огонь тухнет, просыпаюсь. «Перетерплю, — думаю я, дрожа, — до утра, а завтра построю кибитку — глиняный шалаш с печкой».
За весь следующий день мне удается построить метровой высоты глиняное жилище, удивительно напоминающее древнюю казахскую могилу.
Впрочем, для того чтобы сидеть или лежать, моя кибитка вполне пригодна. Жилищный вопрос, таким образом, решен.
Остается проблема пищи. Это куда сложнее. Ветер и течения носят сейчас мой «Аргонавт» по Аралу, а он величиной с Литву, если не больше. Кому достанутся все эти консервы, чай, овсянка, сушеные фрукты? Интересно, что подумают об их бывшем владельце? Может, неосторожный рыболов вывалился из лодки и утонул? Так погиб мой знакомый учитель в Башкирии. Сперва нашли пустую надувную лодку, а потом на дне озера и его самого. Нашедший «Аргонавта» обязан известить об этом милицию, а та — объявить розыск. Мой портрет будет висеть между фотографиями скрывающихся от правосудия рецидивистов на всех пристанях и железнодорожных станциях Средней Азии. Соседство не из приятных. Если меня не найдут, то через два месяца объявят пропавшим без вести.
Другой вариант: человек, нашедший лодку, никого не известит об этом, а оставит ее себе. По морской традиции судно, оставленное владельцем, принадлежит нашедшему его. Третий вариант, самый вероятный: лодка будет дрейфовать, пока первый шторм не выкинет ее где-нибудь на необитаемый берег Кызылкумов. Обломки «Аргонавта» сгниют вскоре в полосе прибоя.
Первая ночь в кибитке напоминала предыдущую — в тростнике: еще не успели обсохнуть глиняные стены, не хватало топлива. Но настроение радужное. Слишком холодно, чтобы спать, и я намечаю ближайшие задачи: тщательно обследовать остров, установить рас стояние до двух ближайших островов, придумать, как ловить рыбу, держать наготове сигнализационное устройство и укреплять физическую выносливость. Затем я определяю два варианта спасения. Первый и основной: в середине апреля просыпается скудная аральская природа, и здесь должны появиться рыбаки, ихтиологи или еще какие-нибудь натуралисты. Следовательно, мне надо продержаться недели три. Запасной вариант: в середине мая вода потеплеет, и я смогу проплыть до берега этапами — от острова к острову. По карте определяю, что этапов будет шестнадцать — от пятисот метров до трех с половиной километров каждый. Еще раз обмозговав оба варианта, я меняю их местами. Итак, намечается двухмесячная робинзонада — до середины мая, когда я собственными силами смогу добраться до берега. К утру принимаю решение: сегодня же начать тренировки и закаливание. Теперь для меня не существует ненастья, ледяной воды или невыносимого голода. Сколько поймаешь, столько и съешь. Теперь мы с природой единое целое, и, если я не буду придерживаться ее законов, это для меня может окончиться трагически.
Психологическая настройка играет огромнейшую роль. Как только я составил план действий, задача моя оказалась ясной и не такой уж трудной. Теперь я просто обязан выкарабкаться.
Ершики — очень любопытные рыбки. Они тычутся мордочками в маску аквалангиста, когда тот заплывает на их пастбища с глинистым или каменистым дном. Это и позволило использовать необычный способ ловли ершиков под водой: для охоты с ружьем они слишком мелки. Я привязывал к нему короткую леску с двумя крючками, получалось нечто вроде удочки. Неописуемое удовольствие — наблюдать, как ершики атакуют приманку. Тут же, под водой, я нанизывал рыбку на кукан и снимал с крючка следующую.
Ну а как на этот раз? К счастью, я нахожу в кармане ружейного чехла два небольших крючка и обрывок лески. Смастерю удочку.
На третий день голодания начинаю чувствовать во рту запах ацетона. Это значит, что организм начал эндогенное (то есть из внутренних запасов) питание. Сначала «худеет» кровь — используются имеющиеся в ней запасы жира. Затем приходит очередь гликогена, выделяемого печенью. Через кровь он превращается опять в виноградный сахар и сгорает, как энергетический продукт. Затем наступает очередь внутреннего и подкожного жира, белков из костного мозга и других внутренних органов. Вплоть до этой стадии голодание не приносит вреда здоровью. Но когда не остается жиров, организм начинает использовать для питания мускулы, возникает дистрофия. Это уже опасно. Холод стимулирует использование энергетических запасов организма. Поэтому я непременно должен что-нибудь поймать.