Утром молодая проводница повела нас вдоль озера по дороге, затем через поляну и вверх по ущелью, где грохотом, шумом и плеском встретил нас водопад. С верхней его ступени шла вниз тяжелая стенка воды. Под ней стояла каменная чаша, гремевшая, словно в нее падали булыжники.
— Сможете?.. — Ирина первая прошла по сваленному над потоком стволу кедра. Ствол весь был в рогах обрубленных сучьев.
— Держи, — Василий Николаевич отдал мне два своих фотоаппарата.
Только первый его шаг был осторожным. За спиной дяди я протянул к нему руки, но моя помощь не потребовалась. Он прошел, как гимнаст. Дальше подъем осложнился: меж стволами пихт, берез и черемух мы вошли в парную баню чащобы. Банный пар, правда, отсутствовал, но гуща травы томилась от тесноты, духоты и как бы потела. Комары, внизу очень редкие, здесь при каждом шаге взлетали серыми облаками. Крутились вихри слепней и оводов. Нос всасывал теплые соки цветочных чашечек. Чем дышать? Уши Василия Николаевича побагровели.
Тут Ирина сказала, что мы уже близко. Вот посветлело, появилась прогалина. Девушка остановилась и почему-то охнула. Я споткнулся о березовую колоду, и мы все трое увидели впереди большую вырубленную и вытоптанную поляну, множество пеньков, аккуратно уложенные в поленницы свежие березовые дрова. Ирина медленно обошла вырубку. Она опускалась на колени, шарила рукой в траве и между пахучими щепками. Василий Николаевич отдышался и двинулся к ней.
Наконец Ирина выпрямилась.
— Что может остаться после всего этого? — она покивала на пеньки. — Прошлым летом я застала несколько цветущих башмачков. Ничего не вижу!
— А это то самое место? — расстроился Василий Николаевич. Наступал час его сильнейшего, как я понял потом, разочарования. Он моргал глазами, сдвинув рыжие брови с каплями пота.
Ирина передернула плечом. Я заметил, что ей стало досадно и скучно.
— Что ж, — сказала она с сомнением. — Если хотите, попытаемся подняться повыше.
— А! — безнадежно махнул рукой Василий Николаевич и пошел назад напрямик, путаясь в цепких стеблях, треща ветками. Ни слова не произнеся, мы дошагали до ущелья. Там Василий Николаевич покачнулся, ступив на кедр, и задел ногою сучок. Вовремя я подхватил дядю. Он тут же вырвался из моих рук. Лишь возле калитки биостанции приостановился и вполголоса удивленно спросил:
— Я вроде бы падал, а сухой, целый. А?
— Разве вы ничего не помните?
— Нет. А что было?
На биостанции мы увидели еще двух только что прилетевших студентов — Виктора из Москвы и Сергея из Кемерово.
— Парни, — сразу же стал осаждать их Василий Николаевич. — С каким счетом наши выиграли у Венесуэлы?
Шли дни Олимпиады, но парни только переглядывались.
— Летел, ехал, снова летел — ничего не знаю, — басил стройный бородач Виктор.
— Тоже не знаю, — вторил хлипкий Сергей.
Опять я почувствовал огорчение старика. Ради нашего броска на Горный Алтай Василий Николаевич не поехал в Киев к сыну поглядеть на олимпийский футбол. Это была для него жертва из жертв! Василий Николаевич — а когда-то просто Васька — гонял мяч еще в 1925 году, будучи масленщиком Бийского мясокомбината.
Ничего не добившись от парней, Василий Николаевич упрекнул меня:
— Я тут с тобой совсем одичаю.
— Венерин башмачок, — улыбнулся Виктор, — ищите не здесь, а, к примеру, в Мордовии. Вот там была практика: нам, студентам, показывают несколько цветков, не дают подойти: не дыши! А я с товарищем открыл ненароком целую полосу возле ручейка: 350 насчитали, сбились и махнули рукой. Профессор чуть в обморок не упал от радости, как увидел…
Ирина, суровое молодое создание, бросилась в спор:
— Будто мало их тут! Только надо походить. А если трудно, советую отправиться в заповедник к Золотухину. Он их культивирует. И я съезжу с вами, Василий Николаевич, если не уеду на днях с Генрихом Генриховичем к медведям.
Теперь мы уже чаевничали целым отрядом. Ирина, Виктор и Сергей, как говорится, морально готовили себя к поездке в горную тайгу, и мы толковали не столько об орхидеях, сколько о медведях. Прежде всего надо ли опасаться встреч с алтайским медведем? Тут я повторил услышанную от Генриха Генриховича шутку, что на Алтае пчелы злые, а медведи добрые. Здесь, в стране животноводов, коровы с телятами без охраны бродят по тайге вдали от жилищ, а лошади пасутся рядом с медведями на берегах Телецкого озера, когда зазеленеет весенняя травка. Человека в тайге медведь боится панически, а возле поселков и кордонов встречается с ним спокойно, уважительно уступая дорогу.