Он утер ладонью глаза, по щеке сползла и упала в седой ягель слеза тяжелого горя, отчаяния.
— Успокойся. Сейчас все обсудим. Чем могу, помогу. Гони к фактории!
Идет по траве упряжка споро, как зимой.
— Чьи олени-то?
— Витязев дал. Он в стороне стоит, сибирка мимо прошла. Выпил Алеша чаю, повернул кверху дном чашку, на донышко обсосок сахару положил. Горек и сахар.
— Как дальше-то жить будешь?
— Да как-нибудь надо ухитриться.
— Бери, что надо, бери с запасом. Может, сколько-нибудь оленей выменяешь. У меня зарплата за это время скопилась, деньги вложу за товар.
— За помощь спасибо. Из оленеводов кое-кто поможет, кто оленя даст, кто два. У нас в несчастье помогать принято. Как-нибудь буду каслать. Пало по правому берегу тысяч, поди-ка, пятнадцать.
— Да, беда большая!
— Вот похолодает, опомнятся немного, к тебе приедут все. А кто и пешим придет.
— Собрание соберем. Кредиты выдам товарами, хоть не имею на это разрешения (старые долги кое за кем еще числятся), но выдам на свой риск. Объясню в Архангельске начальству: стихийное бедствие. А ты в тундру поезжай. Весть дай о нас, пусть собираются здесь. Народ на правом берегу о собрании уже знает. Тоже приедут. У них сибирки не было. Помогут оленями. Приезжай с грузовыми нартами: товар, продукты возьмешь.
Мой собеседник ободрился:
— Я кое-что привезу. Есть песцов несколько штук, лисицы две, телячьи шкуры прошлогодние, на малицы готовили. Все привезу.
— Шкуры не вези, себе оставь, в этом году ведь ни одной не сняли.
Алексей Александрович Жилинский съехал на берег. Живет со мной в новом доме. Будем оформлять ликвидацию его контрагентства. У Худякова товары на исходе. Приняли остатки за два часа. Пушнины немного. Жилинский принимает свой товар сам. Запломбировал мешки, отвезет на судно. Осматривает постройки. Похвалил. Все сделано по-хозяйски. Печален. Тундру он любит. Худяков скверно выглядит, ест наш картофель, лук, у него цинга. Выедет с нами в Архангельск. Там поправится.
Ночами не сплю. В глазах страшная картина бедствия.
У оленевода все в оленях. От них радость, благополучие. Олень — это жизнь.
В последних числах сентября съехались тундровики. Любимов готовит стол для приезжих.
Я принял пушнину и сырье у оленеводов с правого берега. Братья Ческовы, русские рыбаки, привезли два бочонка семги хорошего посола. Они здесь летовали. Пройдет навага — домой отправятся на свою Петрову Гору — деревню верст за пятьдесят от города Мезени. Рыбаки отменные — по тысяче, пудов на брата вывозят отборной северной наваги.
Вроде все съехались, многие с левого берега на чужих оленях.
И вот собрание. Домик полон людьми, все сидят на полу. Мебели пока не изготовили, но сидеть на полу привычно для тундровиков. На трех табуретках — Замятин, Жилинский и Попов. Я взял слово, рассказал о целях и задачах новой Индигской фактории. Алеша, мой бывший каюр, призвал оленеводов, чьи стада не задела сибирка, оказать помощь оленями пострадавшим от бедствия. Все согласно закивали головами: взаимопомощь в тундре традиционна. Я еще раз взял слово. Подчеркнул, что государственная фактория тоже окажет пострадавшим помощь, выдаст в кредит товары и продукты.
Рассказал, что наши ученые уже нашли возбудителя заболевания, изготовили вакцину. С будущего года пойдут эпизоотические отряды с «оленными докторами», начнут делать оленям прививки против сибирки. Оленеводы приняли мое сообщение радостно, но недоверчиво: часто говорят одно, а получается другое. Недоверчивость понятна: в прежние времена приезжие торговые люди старались всячески обмануть ненцев, обсчитать, всучить фальшивые деньги.
После собрания пошли осматривать товары в складе. Тут и продукты, и одежда, и обувь, и все необходимое для промыслов. Выписываю товарообменные квитанции. Заключаю контрактационные договоры на пушнину и сырье. Оформляю небольшой кредит.
На следующий день разъехались. Приободренные левобережные отправились на правый берег Индиги за оленями к родственникам и к тем, кто изъявил желание оказать помощь.
Остались мы вдвоем с Поповым. Тихо стало, безлюдно. Пошумливает ветерок, какой-то непостоянный, переменчивый, то с одной стороны потянет, то с другой. Замятин, уезжая, сказал:
— Послезавтра полнолуние. Вода прибудет. Поставлю «Ястреба» под погрузку. Готовьте груз.
Упаковываем пушнину в мешки, пыжик тоже. Шкуры неблюя укладываем тюками, затягиваем веревкой. Погрузка будет легкой.
Вышли в море. Оно волнуется. Раскачали его густые осенние ветры, но настоящего шторма в Баренцевом не встретили. Он налетел уже в Белом. Кипят, бушуют волны. Ветер свищет в реях, скрипят мачты, паруса надулись до отказа, вот-вот улетят в поднебесье. Волна заглядывает за борт и, белой пеной обмывая ноги и шипя, скатывается обратно в море. Все мы на палубе. Замятин в рубке. Кузнецов с остальными матросами на парусах. Я бросаюсь то туда, то сюда на помощь. Ветер холодный, почти ледяной, но от работы жарко. С непривычки, не сумев иногда сбалансировать, теряю равновесие и тычусь носом в такелаж.