Штикен вел себя странно. Нрава необщительного, он обычно держался в стороне, не разрешал себя гладить, не слушался никаких команд и спал где-нибудь в отдалении, посреди багажа. Но когда индейцы отказывались сопровождать Джона Мьюра во время его пешеходных восхождений по облесенным горным склонам и глетчерам, Штикен считал своим долгом непременно следовать за ним, и никакими приказами, ругательствами, камешками его не удавалось прогнать. Он шел, и все тут. Однажды, когда Мьюр пересекал глетчер, поверхность которого была очень шершавой и грубой, бедная собака стерла себе лапы до крови. На снегу она оставляла за собой кроваво-красные следы, но тем не менее продолжала неутомимо бежать за своим спутником, пока тот был уже не в состоянии спокойно взирать на подобную экзекуцию — остановился, разорвал свой платок на четыре части и изготовил нечто вроде защитных носков для своего самоотверженного «проводника».
Однажды, когда оба они — человек и собака — уже в течение трех часов карабкались вверх по горным склонам и лесам и добрались наконец до глетчера, то обнаружили, что поверхность его иссечена глубокими трещинами. Каждая такая трещина уходила в глубину метров на шестьдесят, а то и больше! В течение двух часов Мьюр перепрыгивал одну трещину за другой, и собачка неутомимо прыгала за ним вслед. Когда исследователь достиг наконец противоположного края ледника, погода резко изменилась и начал подниматься туман. Стало ясно, что надо как можно скорей возвращаться, чтобы добраться до лагеря, где его ждали индейцы, до наступления темноты. Контуры окружающей местности стали быстро размываться, так что ориентироваться можно было уже только по компасу. Возвращался он явно уже не прежней дорогой, потому что внезапно наткнулся на широченную трещину, которую вначале не перепрыгивал. Поскольку край, на котором он стоял, несколько возвышался над противоположным, то прыгнуть туда не составляло особенного труда, однако вернуться назад было бы уже совершенно невозможно. Если намеченный путь возвращения оказался неверным, Мьюр попал бы в ловушку: пути назад не было. Он решил сесть и обдумать ситуацию: рискнуть или не надо? Но поскольку о том, чтобы переночевать здесь, на глетчере, не имея с собой необходимого снаряжения, не могло быть и речи, то, взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что другого выхода нет — надо прыгать. Прыгнул. Штикен прыгнул за ним немедленно вслед. Однако, пройдя несколько шагов, исследователь, к своему ужасу, понял, что очутился на своего рода островке между двумя трещинами, одна из которых была уже непреодолимой ширины. Он поспешно пошел вдоль края трещины в надежде найти более узкое место, но тщетно: пройдя километр, он был вынужден вернуться и пройти столько же в другую сторону. Все напрасно. Лишь в одном месте оказалось нечто вроде ледяного мостика. Однако солнце, как это бывает в подобных случаях, обтаяло его сверху до узенького канта, в то время как книзу он расширялся. На подобные ледовые перемычки вообще нельзя особенно полагаться, потому что они, как правило, бывают растрескавшимися и непрочными. Пропасть под ними уходила вниз метров на сто, не меньше, словом, страшная, глубокая могила. Что делать? Мьюр решился. Он сел верхом на «мостик» и, обрабатывая его впереди себя ледорубом, продвигался понемногу вперед, пока не добрался до противоположной стены трещины. Но поскольку она возвышалась еще на целый кусок над перемычкой, ему пришлось пробивать и в ней ступени, чтобы, вставляя в них ноги, карабкаться наверх. Наконец препятствие было преодолено. Мьюр сел, чтобы отдышаться и унять бешено колотящееся сердце. И только тогда вспомнил о собаке. Он позвал ее, но она не решалась переползти по «мостику»: она испуганно завывала, скулила и смотрела на него глазами, полными отчаяния. Ни крики, ни свист не помогали.
— Неужели придется беднягу оставить здесь погибать голодной смертью? — испугался Мьюр.
А короткий день тем временем уже клонился к концу. Когда человек сделал вид, что уходит, пес собрался с духом и с отчаянной решимостью медленно пополз по острому ледовому канту, ставя лапы в прорубленные Мьюром углубления. У Мьюра перехватило дыхание, пока он наблюдал за тем, как животное, балансируя, форсировало трещину. На гладкую отвесную стенку в конце пути собака взобралась, как отъявленный альпинист, быстро и ловко ставя лапы в прорубленные отверстия.
Очутившись в безопасности, собака сразу преобразилась. Ее отчаяние сменилось шумным восторгом: она носилась взад и вперед, подпрыгивала, лаяла, визжала, кружилась на месте, затем повалилась на спину и стала дрыгать ногами, а когда человек присел отдохнуть, стремглав кинулась к нему и облизала лицо.