Однако следовало поторопиться. Когда же они наконец добрались до лагеря, мертвые от усталости, Штикен упал и мгновенно уснул. Но и во сне он еще продолжал перебирать лапами и повизгивать, по-видимому ему снилось, что он ползет по ледяному скользкому мостику, под которым разверзлась жуткая черная бездна. Мьюру, между прочим, снилось то же самое, причем несколько ночей подряд.
А собаку после этого случая словно подменили. Она привязалась к Мьюру всей своей собачьей душой. Теперь даже в лагере Штикен не отходил от своего друга, клал ему голову на колени и преданно, не отрываясь, смотрел в глаза. По ночам он приходил к нему в палатку, залезал даже в постель. И все оставшееся время, которое им было суждено еще провести вместе, он всячески выказывал свою любовь и расположение к этому человеку. К сожалению, Джону Мьюру перед отъездом в Калифорнию пришлось оставить Штикена у индейцев, но забыть эту преданную маленькую собаку он уже не смог никогда.
Когда мы с Христианом перепрыгивали через трещины в глетчере, нам все время вспоминалась эта история и думалось о том, как же сложилась дальнейшая судьба отважного маленького пса…
Маргарита Ковалева
СВОЕ МЕСТО В ЛЕСУ
Заметки натуралиста
Худ. В. Родин
Эту таежную дорогу я знаю наизусть. Я хожу по ней все лето, через день. Десять километров туда и десять обратно; я задерживаюсь только на нескольких вырубках, чтобы собрать насекомых. Все главные события лета нанизаны на эту дорогу, как янтарные солнечные полянки-вырубки, и я могу перебирать их, как перебирают нитку бус.
Я почти никогда не сворачиваю в сторону от дороги. Во-первых, времени у меня мало, а дел много; во-вторых, стоит только свернуть, как запутаешься в траве и кустарнике, застрянешь — до ночи домой не выберешься.
Мы приезжаем сюда весной — здесь это конец мая и начало июня, когда трава еще совсем низенькая, деревья прозрачны, лиственницы только окутываются нежнейшей зеленью мягкой хвои, а пихты и кедры кажутся еще темнее и на затененных склонах овражков и холмов пятнами лежит снег.
Но даже весной, когда уже кончилась власть снега и еще не началось буйное владычество трав, все же идти напрямик невозможно.
Деревья здесь растут, умирают и падают. Некоторые, так и не достигнув земли, лежат наискось на соседних деревьях, растопырив мертвые сучья. А упавшее дерево остается на земле, пока ствол не превратится в трухлявый призрак, рассыпающийся под ногой. Потом остается только след от дерева, как бы его тень, обозначенная более сочной и яркой травой; со временем и эта тень исчезнет.
Вот и приходится петлять, выпутываться из цепляющихся кустов, перешагивать через упавшие стволы, обходить завалы. С непривычки здесь легко заплутаться, потерять направление: никаких просек нет, а есть только одна дорога, потеряешь ее — пеняй на себя.
А когда вдруг поймешь, что заблудился, вместе с холодом из затененного овражка тебя обдаст ледяным дыханием страха, словно приоткроется перед тобой темная, нечеловечья душа леса. Словно лес внезапно обернулся к тебе иным, недобрым своим лицом, словно нарочно расставляет он на пути цепкие, покрытые седым лишайником ветви, замшелые пни, гнилые, предательские стволы. Будто злорадно закутал он деревья со всех сторон в одинаковый сырой мох, чтобы под пасмурным небом тебе было невозможно угадать, где какая сторона света.
И куда бы ты ни повернул, тебе вдруг начинает казаться, что ты идешь не туда, уходишь все дальше от дома, в неведомую и жуткую глубину тайги. Повернешь в другую сторону — и кажется, что опять не туда…
Внезапно захочется тебе бежать сломя голову напрямик, продираясь сквозь острые ветви, сбивая ноги о пни, отчаянно карабкаясь через завалы. Бежать, не обращая внимания на боль, разрывая одежду, пока не упадешь лицом вниз среди злого, безжалостного леса, который затравил тебя и швырнул ничком на жесткую землю.
Нет ничего хуже страха. В ужасе несут, не разбирая дороги, перепуганные лошади — если не удастся остановить, разобьются, переломают ноги. Грохочущей лавиной катится по степи тысячеголовое стадо, внезапно охваченное паническим страхом, — это бедствие ковбои называют «стампид». Людям приходится сначала молча скакать за обезумевшими животными, пока они сами не остановятся, а потом возвращаться, чтобы прекратить мучения покалеченных этой лавиной.