— А расскажи, как ты, как ты сам собираешься жить! — Она привыкла, спрашивая, словно маленький ребенок, хватать за рукав и теребить. — Расскажи мне! На БАМ поедешь?
— Людям хочется славы… Не смейся над ними, Насте…
— Так что же тогда? Какой будет твоя книга жизни?
— Мужской.
После слов Стяпаса ей всегда требовалось некоторое время, чтобы их осмыслить. Поэтому прогулки с ним были для Насте праздником. Все он видел иначе, в другом свете, словно на высоченных каблуках идешь. Ей было жалко других людей, у которых нет такого счастья. Наедине с собой она повторяла его слова, отчетливо видела его лицо — широко раскинувшиеся, как крылья птицы, брови, его непримиримость к будничности. Она могла сколько угодно любоваться его лицом — он не замечал пристального взгляда. Насте однажды вздрогнула от мысли: придет время, и он найдет такую, с которой сам не будет сводить глаз. Другую, которая сумеет жить его мыслями и планами, которая будет ему необходима. Насте теперь каждый месяц откладывала треть своей зарплаты. Однажды она появилась в новом платье. Стяпас криво усмехнулся и сказал, что кримплен давно вышел из моды. Насте страшно переживала, ведь он такой образованный, так начитан. Мать ее ругала, но ничего поделать не могла. Насте продолжала экономить, даже на еде.
Раз Стяпас попросил позвать ее к телефону и услышал в трубке приглушенные слова подруги:
— Опять этот твой интеллигент…
Потом быстрый «цок-цок» каблучков и запыхавшийся, чуть-чуть вызывающий голос Насте:
— Слушаю, мой дорогой.
Она всегда опрометью бросалась к телефону, словно, не дождавшись ее, Стяпас мог повесить трубку.
Настины приятельницы, встретив их на улице, провожали любопытными взглядами. Насте только выше поднимала голову и цеплялась за его локоть. Стяпас возмущался:
— К чему эта показуха?
Подруги часто приставали к Насте:
— Чем он тебя приворожил? Что он — черного хлеба не ест? Не по земле ступает?
Насте молчала, уставившись в пол, чтобы скрыть предательский блеск глаз. Как-то раз, в минуту откровенности, призналась:
— Другого такого вообще на свете нет… Вот говорите, а сами никогда в его глаза не заглядывали…
Раз он попался: зашел к Насте домой и застал всю семью. Мать, добродушная толстуха, встретила его, как старого знакомого, медоточивой улыбкой, долго жала руку и только что не называла зятьком. Отец на минутку исчез и возвратился с бутылкой в кармане. Стяпас извивался, как угорь на сковороде. Насте, взволнованная настолько, что дрожали ее тонкие пальчики, в первый раз чуть-чуть накрасившись, все наклонялась к его уху:
— Ты им очень, очень понравился. Они очень хорошие, ты не обращай на них внимания…
Стяпас решил больше не звонить.
Через две недели она сама появилась в общежитии:
— Идем.
— Послушай, Насте…
Она ладонью зажала ему рот:
— Все, все понимаю… Идем!
Перепуганный Стяпас только поглядывал исподлобья. Шальная девчонка, будто не видит — как назло все соседи по комнате в сборе и только прикидываются, что заняты своими делами.
— Идем, идем… Никого нету. Все укатили на свадьбу к двоюродной сестре. На два дня.
Дома ждала бутылка вина, в комнате было прибрано. Стяпас считал себя порядочным человеком и смущенно заговорил — Насте ошибается, они не могут стать мужем и женой, она необыкновенная девушка, но все не так просто, надо найти свою дорогу…
Насте чуть не расплакалась — она и так была на волосок от истерики.
— Разве я чего-нибудь прошу от тебя? Скажи, я хоть раз требовала с тебя векселя? — Она обняла его и маленькими жесткими кулачками рабочего человека больно заколотила по спине. — Мне с тобой хорошо, и все, понимаешь, приятно знать, что ты в этом городе, и, пока ты здесь, я никому тебя не отдам, слышишь, тюфяк ты мой неповоротливый? Разве я тебя не понимаю, скажи, разве я выклянчивала когда-нибудь обещания?!