Наши разговоры коснулись и легенд, которые по сей день бытуют среди лесных манси.
Разговаривать мы могли бы и всю ночь, но на дворе залаяли собаки. Николай Ильич вышел из избы и через минуту вернулся.
— Медведь, видно, бродит… Скоро светать начнет… Наверно, поспим маленько?..
В избе наступила тишина. Только едва уловимо шумели за окном сосны.
В ожидании оленьего стада мы несколько дней были гостями Монина. Каждый день незабываемые вечера с интересными беседами до полуночи, ежедневные угощения строганиной из мороженого оленьего мяса и вареной лосятиной и… бесконечный чай.
Вскоре оленье стадо прогнали мимо избы Монина в сторону озера Турвата. Приехали и за нами, чтобы отвезти нас с киноснаряжением к жилью Самбиндаловых.
Мы простились с Мониным как старые добрые друзья с надеждой увидеться вновь.
Становище Самбиндаловых на Малой Сосьве, возле устья Санклингьи, было мне знакомо по предыдущему походу к Уралу. Здесь живет семья второго мансийского «отшельника» — Петра Ильича Самбиндалова, старого друга Монина.
Старику немногим больше шестидесяти лет, он среднего телосложения, на голове густая шапка волос без седины. В его старом доме чисто, уютно, царит атмосфера радушного гостеприимства. Порядок в избе наводят старушка жена и супруга одного из сыновей — Романа.
С Петром Ильичей мы не были знакомы. Вначале он показался нам замкнутым, неразговорчивым, но после двух встреч предстал таким же добрым и словоохотливым, как Монин.
В полукилометре от его избы поселились два младших брата — Олег и Дмитрий. Собственно, они вернулись к бывшему отцовскому очагу, где родились и выросли. Младший брат — Дмитрий — главный оленевод, бригадир, собирает здесь бригаду пастухов и все оленье стадо, кроме того, ждет своего сынка Савву, которого привезут из Няксимвольского интерната.
Мы с Юргенсом поставили палатку на снегу, приготовились к продолжительному пребыванию в стане турватских манси и, конечно, зачастили в дом Петра Ильича.
Как-то утром сын Петра Ильича, Роман, запрягая в нарты оленей, подозвал меня и предложил:
— Поедем со мной на Турват?
Возле нарт уже стояли четыре рогача. Они казались совершенно одинаковыми, но парень называл каждого оленя по-разному: Хома-нёл, Ондатр, Няньсырам и Путвата. Сразу не поймешь значения этих имен, но Роман объяснил их:
— Этот съел у нас несколько буханок хлеба, и мы прозвали его Няньсырам — «любитель хлеба» значит. А у того, смотри, морда, как У ондатры. И стал он называться Ондатр. Который дальше стоит как-то заупрямился: в упряжке не идет, привязали к нартам — упирается. Связали ему ноги, положили на нарты и повезли, как поклажу. С тех пор он Путвата — «подвода» значит. А у четвертого, видишь, какой нос? Ему дали кличку Хоманёл — «курносый»…
Роман, как и отец, был разговорчивым, общительным и добро-Душным парнем. Улыбка редко сходила с его лица. Он походил на отца только ростом и сложением: маленький, худощавый, волосы и брови у него были не отцовские — жгуче-черные.
Он взял длинную палку — хорей, усадил меня на нарты позади себя, и мы помчались по красивой лесной дороге. Мелькали сосны по сторонам, снежные комья из-под копыт летели в лицо.
Озеро Турват находится в семи километрах от избы Самбиндаловых. Мы лихо пронеслись по дороге среди соснового бора п выехали на болото. За ним показалась снежная гладь Турвата. А за озером во всю длину — «горбатый Нёройка», как еще называют гору Ялпингнёр.
Зашумели нарты по льду озера. Олени помчались еще быстрее. Необъяснимый восторг от приволья охватил душу.
— Роман, кати прямо на Ялпингнёр, в гости к самому Нёройке! Он повернулся ко мне. Я увидел смеющиеся глаза и морщинки возле губ.
— Ты слыхал чего про Нёройку-то?
— Совсем мало…
— Ну ладно. Отец расскажет тебе про него сегодня вечером! Потрескивал лед под полозьями нарт. И от этого шума олени бежали словно ошалелые. Вскоре мы были у дальнего конца Турвата, там, где со стороны Нёройки в озеро втекает «священная» речка Ялпынья.
По старинному поверью, на ней, как и на других речках с названием Ялпынья, манси нельзя было не только рыбачить, но и просто находиться. А Роман преспокойно устроил на ее берегу шалаш, расставил подо льдом сети на язей. И подолгу здесь жил.
Пока он собирал рыбу в мешки, успел мне рассказать, что вверх по Ялпынье й кедраче стоял когда-то идол Сёхрынгойка; что охотники, попадая на ручей Сопратсос, протекающий под «священной» горой, вырубали на дереве особый знак «сопра» — своего рода талисман, разрешающий им охотиться в этих местах; что под горой Ялпингнёр есть другое «священное» озеро — Маньялпингтур, то есть Малое Священное. А воду из «священных» озер пить было нельзя. Сам Роман придерживается этого запрета.