Каждая уважающая себя и, следовательно, заинтересованная в уважении со стороны читателей газета ведет постоянную рубрику «Новости танго». Каждая радиостанция заполняет паузы и компонует музыкальные программы с помощью танго.
И одна из самых популярных еженедельных передач аргентинского телевидения, разумеется, посвящена танго и Карлосу Гарделю. В студии 11-го канала я побывал на записи очередной такой программы, и царившая там атмосфера обожания великого земляка показалась мне немножко наивной, но трогательной и, самое главное, искренней. Это была не просто дань моде «ретро». За шутливой бравадой симпатичного толстяка, ведущего программу, за преувеличенно тщательным исполнением танцевальных па, за наигранно страстными колоратурами певцов можно было почувствовать чистую и возвышенную любовь к человеку, который прославил аргентинскую музыку, а значит, и свою страну во всем мире. А разве тот, кто способен совершить такое, не заслуживает уважения и любви?
Тем более что в аргентинском телевизионном эфире стало в последние годы слишком тесно от обилия чужих, в основном американских, программ. Поэтому нет ничего удивительного в том, что передачи о Карлосе Гарделе воспринимаются как бодрящий глоток свежего воздуха. И возникает очередной вопрос: не является ли еще одной отличительной чертой портеньос и аргентинцев эта верность национальным традициям и кумирам, этот стойкий иммунитет против чужих влияний и насильственно навязываемых вкусов и убеждений?..
Так что же все-таки отличает портеньо от парижанина или, скажем, мексиканца? Трудно, действительно трудно ответить на этот вопрос. Очень уж они разные, эти портеньос. Попробуйте привести к общему знаменателю тех, кто метет буэнос-айресские улицы, и тех, кто чинно шествует по ним. Тех, кто мчится по городу в лимузинах, оснащенных кондиционерами, и тех, кто делает эти машины. Впрочем, я знаю одного портеньо, который начал с мойки машин, а сейчас является президентом одной из крупнейших в стране автомобилестроительных фирм. Это не мифический персонаж из легенды о южноамериканской Золушке, а вполне реальный президент местного филиала западногерманского «Мерседеса» — Хуан Мануэль Фанхио. Лет тридцать назад он был для аргентинцев таким же кумиром, каким стал для бразильцев Пеле: знаменитый автогонщик Фанхио пять раз становился чемпионом мира! Его слава была безграничной, его портреты печатали газеты всего мира.
Теперь Фанхио спокоен и мудр. В нем не чувствуется тщеславия и упоения завоеванными победами. Но ему явно понравилось, что в Советском Союзе помнят о нем. Он принял меня в своем кабинете, богато орнаментированном автомобильными призами и грамотами, приветливо и радушно.
Естественно, я поинтересовался, каким образом он пришел к своим великим победам. И услышал, что путь этот начался с мойки машин богатых сеньоров в городке Белькарсе, где в 1911 году родился Хуан Мануэль.
Раз моешь машины, надо выучиться их водить, ибо обычно владелец машины не просто требует помыть ее, но и загнать в гараж, на стоянку.
Потом Хуан Мануэль стал помогать механикам, учиться у них. И когда ему удалось наконец сесть за руль, он сумел выиграть труднейшую в Южной Америке гонку Буэнос-Айрес — Лима — Буэнос-Айрес, после чего ему разрешили участвовать в мировом чемпионате автомобилистов в Европе. И в первой половине 50-х годов он выиграл звание чемпиона пять раз за семь лет! Такого история автомобильного спорта никогда еще не знала.
Я слушаю неторопливый рассказ Фанхио и спрашиваю мысленно себя: существует ли какой-либо иной столь же опасный вид спорта или род деятельности, где жизнь человека постоянно висит на такой тонкой ниточке, ежесекундно готовой оборваться?
И потому у меня возникает вопрос к Фанхио. Я спрашиваю его, что для него труднее: управлять гоночной машиной или таким огромным предприятием, как «Мерседес»? Мой собеседник улыбается и говорит, что быть президентом фирмы, пожалуй, сложнее: в автомобиле все детали работают синхронно. Если нет — машина просто-напросто не поедет. На фабрике этой синхронности и слаженности добиться гораздо труднее, тем более в нынешние времена, когда обостряется конкуренция, удорожается производство, а рынок сбыта подвержен самым неожиданным колебаниям. Нет, сеньоры, за рулем сверхскоростной машины он чувствовал себя гораздо спокойнее, чем за этим письменным столом.